Пропавшая дочь - Адам Нэвилл

На ватных ногах Отец заковылял вокруг колонны, снова светя фонариком на каждый снимок, отчаянно желая увидеть ее еще, но одновременно мечтая, чтобы этого не случилось. Он вернулся к тому месту, откуда начал, и сквозь туман слез стал рассматривать три снимка с разрытой землей, молясь, чтобы они не открыли ему страшную правду. Эти фотографии могли быть сделаны где угодно, возможно на обширных плантациях в Дартмуре; в местах, о которых он давно старался не думать. При отсутствии свидетелей похищение и убийство становились легким преступлением.

Все его тело покалывало от очередного прилива красной энергии, отчего его шатало как пьяного. Отец двинулся к дверям за алтарем. Он отчаянно хотел найти здесь кого-нибудь. Ему придется прострелить ему суставы, плечи, локти, колени и бедра или просто отстрелить гениталии.

Чтобы тот истек кровью.

Нет, если там есть смотритель или капеллан, его необходимо взять живым. И он поведает все тайны своей деятельности и жертвоприношений, после чего Отец будет медленно разбирать его на части, доводя до безумия, где единственным непреодолимым желанием будет смерть. И прежде чем солнце снова взойдет над разоренной землей, он узнает, почему здесь находится снимок его дочери.

Пока он шел к дверям, на стенах снова замелькали багровые костлявые свидетели, держащие в руках игрушечные мачете или плохо нарисованные, с нарушенной перспективой пистолеты. Их лица выражали странное блаженство, белесые глаза были обращены к черным небесам. Отец старался не смотреть на них, но возле дверей его взгляд наткнулся на мертвеца в белой одежде, стоящего на коленях и молящегося перед львом с мордой обезьяны. С другой стороны дверной рамы пародии на святых сидели на земле и воздевали тощие костлявые руки к своим ухмыляющимся палачам.

Его дочь была похищена невменяемыми преступниками. Отец подавил в себе крик, который грозил сотрясти стропила здания. Стоя в черном нефе, он поднял глаза и невольно заметил то, что клубилось на потолке.

Потрясенный и пытающийся не потерять в темноте равновесие, он посветил фонариком на огромную центральную фигуру, возможно, крылатую, которая была нарисована на гипсокартонном потолке. Существо было похоже на тех, что он видел на стенах в Торки и Пейнтоне, будто эти встречи не были случайностью. Божество на этой картине было безликим и имело множество грудей. Абсурдное возникновение жизни, дарение, а также преждевременная смерть, лишение, по-видимому, представлялись женской прерогативой.

Словно увлекаемый внезапно открывшейся в глубинах отсутствующего лица дырой и охваченный ужасом, Отец почувствовал, будто поднялся над собой, к стропилам, к этой самой пустоте. Руки у него были раскинуты, глаза широко раскрыты, а рот бормотал что-то в скорбном почтении к тому, что колыхалось там вверху, обозревая причиненную им разруху.

Страшный переход.

Отец прислонился к стене. Схватился за голову, чтобы облегчить извержение. Мало чей рассудок смог бы противостоять такому месту. Но это не останавливалось, не прекращалось, и теперь видения нахлынули все сразу, громоздясь, наваливаясь друг на друга в шаткую кучу… Черный воздух храма наполнил его, словно ритуальный транс. Мертвецы, сложенные в груду у забора в Бангладеш… Американский город, где не устоял ни один телеграфный столб… Коса Эль-Ниньо на спутниковом снимке… разграбление Каира исламскими ополченцами… Последнее великое распятие христиан вдоль Салах-Сейлема… Маленькие серебристые драконы израильской авиации на фоне голубого неба… Горная гряда черного дыма.

Миру приходит конец.

Отец закрыл глаза и стиснул челюсти. Это всего лишь краска, рисунки, вырванные страницы, свечи, страшные фотографии, гротескные юношеские каракули – творения людей, похитивших его дочь. Увидев ее здесь, он оказался выбит из колеи. Ему необходимо сосредоточиться и найти, куда ее увезли. Вот для чего он пришел сюда. Открыв глаза, Отец увидел себя на стене, к которой прислонился.

Будто он приснился кому-то над дверью комнаты, из которой отчаянно хотел убежать. Безумный рисунок импрессиониста, изображающий человека в маске, с белым как кость лицом. Усталая, но целеустремленная фигура облачена в черное и увенчана чучельной шляпой. Этот украшенный камуфлированной лентой головной убор был изображен грубо, но, несомненно, принадлежал ему. Человек обладал одной чрезмерно большой рукой, в которой держал пистолет. Сходство не было случайным, и изобразили его одетым для вторжения, пыток и убийств. Вот только эта фигура была окружена ореолом, окрашенным в красный цвет.

Отец отчаянно пытался найти причину, почему он был нарисован на стене. Кто-то, возможно Черный, должно быть, знал о преследовании, об идущем мстителе. Кто-то сообщил ему? Изображение было покрыто пылью и будто подернуто пленкой, и все же наверняка было добавлено на стену в течение трех последних месяцев – когда Отец начал действовать. Потому что только тогда он стал так одеваться.

Откуда ты знаешь меня?

Подойдя к дверям ризницы, Отец приложил к ним ухо, но не услышал ничего, кроме стука дождя по металлической крыше, вибрирующего шума и далекого рева ветра между окружающими зданиями. Он заменил пистолет электрошокером.

Двери были не заперты.

Отец вошел внутрь.

И шумно потревожил скопление пустых банок из-под краски.

Тощая как скелет фигура, лежащая на матрасе, не шевелилась.

В комнате стоял запах рвоты, крови и экскрементов, такой густой, что Отец поморщился.

Он опасался, что пришел сюда слишком поздно и что этот человек, частично завернутый в грязную простыню и неподвижно лежащий на испачканном матрасе, мертв. Он подавил навязчивую мысль о том, что эта жуткая фигура была уложена так специально к его прибытию.

Ее голова и шея были полностью покрыты татуировками. Только лицо оставалось чистым. Миниатюрист.

Очередной приступ растерянности и дезориентации заставил Отца замереть. Йона Аберджиль сказал, что Олега Черного нашли умершим от передоза и разбитого сердца под этой часовней, два года назад. Могла ли история повториться настолько ярко, или это совпадение и всего лишь труп еще одного наркомана, заползшего сюда, чтобы испустить дух? От Черного остались бы уже одни кости; а этот был еще покрыт плотью.

Отец украдкой приблизился, с полы его плаща все еще капала дождевая вода. Ему показалось, что он слышит, как труп дышит, слабо, с хрипом втягивая воздух. И все же ему не верилось, да и как можно быть таким худым, с безволосой головой, похожей на обтянутый кожей череп, и все еще живым? Конечно же, ни один орган не мог функционировать в скелетированных останках этого жалкого художника. Отца одолевало желание проверить у него пульс.

Свет фонарика скользнул по ампулам и почерневшим от кокаина стеклянным трубкам, по алюминиевым ингаляторам, пластиковым инжекторам, полиэтиленовым пакетикам, рассыпанным возле мятой постели. Наркоманский мусор, беспорядочные артефакты поспешного бегства из мира. Этот разрисованный тип «заряжался» самыми разными способами. Пакетики и пластиковые банки с порошками, прозрачные упаковки, емкости из-под мастики, газовые горелки, пестик и ступка в старом деревянном ящике на столе указывали на то, что человек являлся заядлым химиком-любителем, изготавливающим собственные катализаторы и ускорители для погружения в более глубокие недра сознания.