Вдребезги - Кэтлин Глазго

поясом и его телом. Но он отодвинул мою руку, прижался лицом к моей шее, просунул руки мне под трусы, между ног и внутрь.

– Нет, не надо, – остановила я его.

И Райли отстранился и произнес:

– Ты хочешь, чтобы я прекратил?

– Нет, не хочу, – ответила я, быстро и глубоко вдыхая, потому что я правда не хотела, чтобы он прекращал, и все запуталось внутри меня. Когда я попыталась расстегнуть его брюки, Райли остановил меня:

– Нет, только это, позволь мне сделать только это.

И я поняла тогда, что он пьян, слишком пьян, но мои веки внутри пылали огнем, взрываясь черным и красным цветами, я не могла это остановить. Он тихо засмеялся мне в шею, когда я начала дрожать. Где-то далеко в коридоре мы оба услышали, как Кейт закричала:

– Джек! Джек!

Утром я проснулась и увидела, как Райли рассматривает лица людей в моем альбоме. Он ничего не сказал мне про них, просто улыбнулся. Эта улыбка выстрелила мне в кровь и сделала больно. Он перекатился на меня сверху и произнес:

– Прошлой ночью я был пьян, но теперь я трезв.

И сначала я стеснялась, потому что в комнате светло, нет больше темноты, я вся открытая и голая, но это ощущение скоро исчезло.

Мы молча встали и оделись. Я все еще неотчетливо ощущала свое тело, в голове была путаница от смущения. Мы, словно парочка, купили кофе в оживленном, чистом кафе с папоротниками на Конгресс-стрит, таком непохожем на «Тру Грит» с грязными стенами и отпечатками пальцев на витрине для кондитерских изделий. Он, как мой парень, купил мне шоколадный кофе со взбитыми сливками и декоративной обсыпкой.

У меня никогда не было молодого человека. Были те парни в гаражах, но это ничего не значило. Мне почти восемнадцать, и до сегодняшнего дня ни один парень никогда не покупал мне ничего шоколадного.

Мы проложили путь по тротуарам от его дома до гостиницы «Конгресс», где находился бар «Тэп Рум», и стали искать его ключи. Вестибюль гостиницы весь блестел – место, освещенное солнцем, с кожаными диванами и расслабленной атмосферой американского Запада. Одна из стен целиком завешана огромной картиной, на ней красивая блондинка с волосами кремового оттенка в джинсовых шортах хлещет кнутом. Райли показал мне общий зал клуба «Конгресс» рядом с вестибюлем, небольшую широкую сцену черного цвета с кирпично-красными портьерами и старомодный длинный бар в конце зала. С минуту он пристально смотрел на сцену, а потом тихо произнес:

– Один раз мы здесь играли на разогреве у Джона До.

Однако я не знала, кто это. Райли выглядел погрузившимся в свой собственный мир, и мне пришлось напомнить ему, что скоро нам надо быть на работе.

Рядом с клубом находилась дверь в «Тэп Рум», и сквозь окно я увидела скромный опустевший бар с высокими стульями, музыкальным автоматом, изображением дружелюбного ковбоя высоко на стене, с обоями как в старые добрые времена и с простыми изношенными кабинками красного цвета.

Мы нашли его ключи, поблескивавшие в утреннем солнце, в самом простом месте: на земле около знака «стоп». На них брелок с надписью «Исландия».

– Мы с группой останавливались там однажды, пересаживаясь на стыковочный рейс. Это было самое прекрасное место, которое я когда-либо видел, – сообщил Райли. – Ты путешествовала когда-нибудь?

Исландия. Он был в Исландии. Интересно, что бы ему на это сказала Эллис? «Париж, Лондон, Исландия, без разницы».

– Сюда, – ответила я. – Я путешествовала сюда.

Это заставило его улыбнуться.

По дороге на работу он закурил и предложил мне затянуться, и я согласилась не раздумывая. Мы, как обычно, разошлись за квартал до работы, я пошла первая, осторожно улыбнувшись Линус. Я вылила остатки из кофейников, оставшиеся с прошлой ночи, быстро ополоснула их в мойке и поставила на переднюю стойку. Хлопнула москитная дверь, Райли непринужденно поздоровался и подошел шаркающей походкой к телефону, прослушал сообщения с прошлого вечера и записал информацию для Джули. Он включил гриль, вывалил на него из чана картошку фри по-домашнему, брызнул на нее растительное и сливочное масло и перемешал все лопаткой. Потом сделал себе эспрессо, принес мне чашку кофе и расспросил Линус о каком-то кабеле.

Я повязала фартук, слушая, как звенит звонок и первые посетители протискиваются в дверь. Из посудомоечной машины валил пар, но мне было не так жарко, как обычно, даже не сравнить, потому что я надела бледно-зеленую футболку с надписью «М*Э*Ш» на груди.

Когда я повернулась с кучей блюдец, Райли пил эспрессо небольшими глотками и смотрел на меня. При взгляде на него меня снова ударило током, возбуждающим и резким. Вспышки чувств вчерашней ночи, его губы и руки; я до сих пор чувствовала его дыхание на своей шее.

Я поймала блюдца, прежде чем они выскользнули у меня из рук. Райли усмехнулся.

В течение всего дня я чувствовала, как все смотрят украдкой на мои руки, как официанты перешептываются, но также заметила, что Райли следит за всем этим, молчит, бросает угрюмые взгляды, поднимает брови. Он не забывал общаться со мной, отпускал короткие шутки, включал меня в разговоры с остальным персоналом. Как если бы он раскидывал защитную вуаль надо мной, и я этого жаждала.

Я, вымытая, ждала его в своей темной комнате – кожа все еще горячая от ванны, – но он не приходил. Я слушала мужчин, пивших на крыльце, отдаленные и неясные звуки – какая-то группа заканчивала композицию в клубе «Конгресс» на другом конце улицы, но не слышала стука в дверь. Я ждала, пока не почувствовала, что все внутри сейчас взорвется, пока не ощутила себя огненной громадой. Жар начал сочиться из моих пор, и тогда я оделась, села на свой лимонно-желтый велосипед и поехала к его дому.

Когда он открыл дверь и увидел меня, то сжал одной рукой сгиб другой руки. Сигаретный дым поднялся в воздух.

– Где ты была? – спросил Райли. Хриплый голос, удивленный взгляд. Затем он взял меня за руку и повел внутрь.

Конечно, все началось заново. Оно остановилось ненадолго, и я подумала, что теперь, когда мы вместе, мне не придется больше этого делать, потому что теперь он не будет меня просить, правда же? Все это неправильно. Я видела. Я понимала. Видела такое в кино. Я знала, что парни должны приезжать к твоему дому на машине, везти тебя поужинать, дарить цветы или еще какую-нибудь ерунду. А не заставлять тебя ждать до бесконечности в обшарпанной квартире, пока твое тело не сможет больше этого выносить, пока ты не сядешь на велосипед и не поедешь к его