Балканы. Окраины империй - Андрей Шарый

Концентрированным выражением этих общественных настроений стал обнародованный в 1986 году меморандум Сербской академии наук и искусств, в котором выражалась обеспокоенность по поводу якобы имевшего место ущемления прав сербов и предлагалась свежая, но по сути все та же наступательная национальная программа. В складную литературную и митинговую форму выдвинутые кабинетными учеными идеи привел ставший политиком (впоследствии и первым президентом Союзной Республики Югославия) писатель и теоретик национального движения Добрица Чосич: «Сербы побеждают в войнах и проигрывают в мирное время», «Сербия может или быть великой, или не быть вовсе». Тут Чосич ошибся: теперь-то понятно, что Сербия вполне может быть и не великой, но осознание этого пришло через целую череду новых жестоких войн. Ироничный итог подвел в остроумной книжке «СФРЮ для второгодников» журналист Деян Новачич: «В историческом смысле понятие ‘югославы’ обозначает балканский народ, который вымер в последнем десятилетии XX века».

Успех литературной экспедиции зависит от того, сколь тщательно она продумана и как плотно спланирована. График работы над книгой отпустил на поездку по Сербии, в которой я не бывал с середины 2000-х годов, семь дней. В путь я пустился в лучшее время года из всех возможных — стоял дождливый январь. Но согреться на Балканах всегда помогут гостеприимство и ракия.

Я дважды пересек страну по ее главной оси, с севера на юг и обратно: из столицы добрался до Ниша, потом отправился к границе с Венгрией и опять вернулся в Белград. Политические драмы последних десятилетий сделали Сербию компактнее, но никак не ограничили пределы метафизического национального пространства. Небольшая теперь страна, показалось мне, существует в двух измерениях: в реальной повседневности сербов окружают почти всеобщая бедность, горькие и сладкие воспоминания о материальном достатке и политических притеснениях югославских времен, безотчетный страх перед будущим, но в воображаемом мире многие по-прежнему питаются нектаром национального величия. Главные препятствия для превращения сказки в быль, как правило, видят в кознях мировой закулисы: империализм (американский, конечно) якобы расчленил Югославию для того, чтобы получить доступ к дешевой рабочей силе. Парадоксальным в этом контексте выглядит желание многих сербов старшего и среднего поколений воспитать умных детей, чтобы они получили пристойное образование, вызубрили пару иностранных языков и немедленно уехали в США, Норвегию или Германию счастливо жить, то есть строить чужие дома и развивать заграничные интернет-технологии. Такими жизненными планами сербы делятся непринужденно, Балканы вообще являют собой зону ограниченного частного пространства. Здесь сложнее сохранить анонимность, здесь чаще спрашивают о личном и охотнее делятся информацией, которая в других районах Европы открыта только для близких.

В Белграде я ощущаю себя не очень уютно, для меня этот город чересчур бетонный, излишне хаотичный, почти совсем бесстилевый, вот примерно как родная с детства Москва. Речь идет о субъективном ощущении — возможно, мне просто не удалось прочувствовать и понять душу Белграда, говорят ведь, что у каждого города есть бессмертная душа. Другими словми, я все знаю и про савско-дунайскую панораму со стен и террас древней крепости, над которой каменно-бронзовым карандашом торчит голая скульптура Победителя, и про австро-венгерского разлива кварталы Земуна, и про веселые шаланды на речной набережной, и про квартал гурманских соблазнов Скадарлию, адрес самых вдохновенных гедонистических строк, какие только сочинили сербские поэты, и про парки Ташмайдан и Топчидер знаю, и про площадь Теразие с гостиницей Москва и фонтаном-чесмой, и про благородную тишину (только воробушки чирикают) в респектабельном вилловом районе Дединье, и про виртуальную перекличку звонниц старого храма Святого Михаила Архангела и новодельного собора Святого Савы.

Продавец шербета в Белграде. Рисунок. Конец XIX века

Но, когда думаю о Белграде, благостная картинка не возникает. Не помогли изменить отношение к этому городу ни вдумчивые прогулки, ни попытки взглянуть на хорошо знакомое новыми глазами, ни посещение корчмы Tri šešira («Три шляпы») с народной музыкой, ни утренний кофе от приветливого официанта в том же отеле Москва, под пианинный наигрыш. Бессильным оказался авторитет воспевавших Белград талантов: и классик Иво Андрич с «Белградскими рассказами», и автор «Магии Белграда» Момо Капор, неплохой прозаик с плохой репутацией националиста, и популярный у отечественного читателя магический реалист Милорад Павич пытались своими книгами переубедить меня, да не переубедили.

Нет, впрочем, оснований сомневаться в том, что именно Белград — первая столица и главный град южнославянского мира. В последние годы этот тезис получил новое неформальное подтверждение: на разные праздники, а то и просто на выходные сюда охотно, тысячами тысяч, съезжается балканская молодежь. Здесь безопасно и совсем недорого, здесь мощная туса, открытые к общению девушки, клубные площадки европейского уровня и повсюду горячий ночной танцпол. Так что добродошли в Hangar с его рейв-вечеринами, в Drugstore c его славой лаборатории техно, в KPTM («Сколько денег, столько и музыки») с его бесконечными афтерпати, в навсегда пришвартованный неподалеку от скейт-парка Ушће танцевальный кораблик 20/44. Правда, все это насквозь прокуренное: Сербия логично использует то обстоятельство, что свои законы устанавливает, не подчиняясь евросоюзовским прописям. В кабаках, отелях, а то и в квартирах можно вешать топор, общение проистекает только под сигарету, что заставило меня вспомнить о насыщенной интеллектуальными и куртуазными дискуссиями московской жизни 1980-х.

Белград — всебалканский магнит. В этом городе собирается воедино все самое превосходное сербское, так хозяйка отсортировывает в кастрюлю для борща лишь отборные овощи. На линии Вена — Константинополь, прямо скажем, особых мегаполисов не наблюдается еще и потому, что умные здешние города завоевывают сердца отнюдь не архитектурным размахом, а небоскребы ведь способны все только испортить. Соревнование со своим естественным конкурентом, Софией, которой Белград уступает по формальным показателям, он выигрывает вследствие особенностей урбанизации, случившейся с югославской столицей во второй половине XX века. Белград расстраивался как центр 20-миллионной страны площадью в четверть миллиона квадратных километров. Для России, положим, это пустяк, но Болгария о таких параметрах и не мечтала. И кто же тогда знал, что в конце XX столетия история отпилит от титовских владений две трети и площади, на которых воздвигнуты фараоновские здания вроде Палаты федерации, окажутся велики для съежившегося государства?!

Южнославянской федерации уже и в помине нет, но нервный центр, откуда коммунисты управляли ее полетами, по-прежнему украшает плоское левобережье Савы, стоит между многоквартирными коробками 12-го и 17-го микрорайонов Нового Белграда. Пролетарские партизанские мозаики в гулких фойе Палаты, как и полвека назад, переливаются всеми цветами марксистской радуги. Этот крупноформатный административный комплекс возвели в 1950-е годы по проекту загребских архитекторов силами молодежных бригад на болотистой — чтобы не отступать перед трудностями — местности как образец стабильности самоуправляемой Югославии. Главный зал заседаний на 2 тысячи человек с девятитонной сверкающей люстрой под потолком именно так — «Югославия» — и назывался, шести просторным салонам для приема почтительных делегаций присвоили имена шести республик-сестер. Теперь, когда сестры разбежались, гостевые салоны называются как тюбики с красками: «Голубой», «Бежевый», «Красный». В самом роскошном из 744 кабинетов работал над документами Иосип Броз Тито, хотя здание своего правительства, Союзного исполнительного совета, он навещал нечасто. Мне доводилось пару раз бывать в Палате федерации (здесь ныне размещается несколько министерств, причем места еще полно осталось), так что свидетельствую: тень маршала маячит в бесконечных и бесцельных коридорах власти. У парадного подъезда, даром что мокрая зима, бьет фонтан и посетителей приветствуют, слева-справа, по 15 государственных флагов.