Тени и солнце - Доминик Сильвен

Дневники показывали, что нет никакой разницы между интересами государства и обычной низостью. Эти тетради, словно источник радиации, могли еще долго испускать свои губительные лучи. Они стали проклятием, а потому не должны пережить автора.

За то, чтобы их получить, пришлось заплатить кровью. Сегодня они будут уничтожены. Ради Поля. Чтобы его наследие и память о нем остались незапятнанными.

Он залюбовался снимком, сделанным в саду Елисейского дворца. Поль первый раз стал кандидатом в президенты и позировал для официальной фотографии. Он тогда попросил сфотографировать их вдвоем у большого дуба. На память.

Его мальчишеская улыбка. Мы будем потрясающей командой.

Он сунул в карман коробку со снотворным, откупорил бутылку шампанского “Крюг” и поднял бокал за здоровье своего врача. Человека, который должен был запретить ему любой алкоголь, но все же позволил некоторые вольности, при условии, что напитки будут достойного качества. Как жаль, что им больше не доведется побеседовать. Доктор – человек тонкий и образованный.

Он подошел к окну. Дождь дробил картину на крошечные фрагменты. Париж был прекрасен, словно колдунья, обладавшая даром вечной молодости.

– Доктор, Апокалипсис может быть приятным. Вы могли бы такое вообразить? Я – нет, хотя мне за это платили.

Он налил себе горячую ванну, поставил диск Булеза.

– Поль, простите за Матильду. От души. Она вам очень нравилась, вы считали ее невероятно женственной. Но Кандишарам следовало замолчать. Для Мондо это было мучительно, но он это сделал. Он знал: если ослушается, я найму кого-нибудь убить эту молодую американку, которая так ему нравится.

Раздался звонок. Человек с аэродрома, извинившись за беспокойство, сообщил, что с ним дважды говорили по телефону какие-то странные люди, один из них назвался капитаном Арди.

– Я подумал, что мне лучше получить распоряжения лично от вас, месье Сенешаль.

Какой соблазнительный выбор! Судьба Мондо зависит от одной-единственной фразы. Мондо так долго служил у него. И покинул его, как только понял, что пройдена точка невозврата. И что он выиграет, предатель? Еще несколько лет свободы, если не наделает ошибок. Он из той породы людей, которым в конце концов предъявляют счет. Наследственное невезение. Ну что ж, последний подарок слуге.

– Вы правильно сделали, что предупредили меня. Я действительно отправил Мондо с одним поручением. Пусть воспользуется моей “сессной”.

Он выволок канистру из гардеробной. Полил бензином весь периметр квартиры, положил электронный детонатор на записные книжки Грасьена, выставил время. Разделся, залез в теплую воду и проглотил первую таблетку, запив шампанским.

Он вспомнил зал Плейель. Концерт, на котором они были вместе с Полем. Пьер Булез разрешил своим музыкантам исполнять или не исполнять некоторые пассажи или менять их местами. Поль считал, что это потрясающе.

Поль, ты всегда разрешал мне интерпретировать партитуру по моему усмотрению, ты мне доверял. И это доверие – честь для меня. До скорого.

Плоские поля, узкая грязная полоска неба, изгородь, за ней три ангара. Рядом стояла наискосок “вольво” цвета “серый металлик” – машина Мондо. Между парковкой и ангарами были протоптаны тропинки.

Лола вышла из “мазерати”, зашагала по площадке вдоль ангара. Шел ледяной дождь, но этого было мало. Снежные заряды, полярная метель – что угодно, лишь бы самолет не взлетел.

Едва она прошла два десятка метров, как центральные ворота ангара стали медленно подниматься. Она побежала. Внезапно откуда-то возник старый дурень в белом костюме из ее сна и прочел нотацию. Она-де сошла с ума, нужно слушаться Арди и подождать приезда жандармов. Но Лола тут же выкинула все из головы.

Она столкнулась с необычным убийцей, бывшим наркоманом, который жил в роскоши до тех пор, пока хозяин не лишил его кормушки. Мондо нечего было терять. И он зациклился на Ингрид. Как только до него дойдет, что для нее он всего лишь несчастный безумец, он ее убьет.

К чему ей Арди? “Сессна” не должна взлететь.

Она услышала урчание мотора. Ворота уже наполовину открылись, стали видны колеса и красно-белое брюхо. Лола побежала быстрее. Ее тело весило целую тонну, мокрая одежда сковывала движения.

Ворота поднялись и застыли, пропеллеры стремительно вращались. Она разглядела в кабине Мондо.

И Ингрид. Живую.

Лола приблизилась на расстояние выстрела. Остановилась, подняла “манурин”, целясь в кабину. Мондо прибавил скорость. Я сто лет не была в тире. Есть опасность разнести мотор и ранить Ингрид. Она выстрелила в воздух, ее занесло вправо, она подвернула ногу, угодив в рытвину, и упала. Самолет проехал по тому месту, где она стояла. Она поднялась, морщась от боли. Что-то липкое текло по лицу. Кровь. Мондо стал разворачивать “сессну”, чтобы вырулить на взлетную полосу. Лола побежала к кроссоверу. Села за руль, выронила ключ, подобрала его дрожащей рукой, с трудом вставила в замок зажигания. Поехала наперерез самолету. Мондо нажал на газ. Лола повернула и поехала навстречу “сессне”. Мондо стал разгонять машину, она тоже.

Кажется, Берлен что-то говорил… Милый старый Хаски! Он принесет ей удачу.

У кроссовера есть круиз-контроль. Можно держать постоянную скорость.

Она утопила кнопку на руле, открыла дверцу и, издав вопль для храбрости, выскочила наружу. Бетонная площадка поглотила ее крик.

Где-то в другом измерении.

Кто-то до упора открыл кран с неприятностями и забыл закрыть. Натекло очень много. Лоле не хотелось тонуть. И она стала всплывать на поверхность.

Открыла глаза, различила зернистую поверхность площадки. Губы мокли в луже. Она выплюнула несколько камешков. Ее кто-то обыскивал. Лез в карман пальто. Она с трудом повернулась. Ингрид. Вытащила “манурин”. Спросила, как она себя чувствует.

– Обо… мне не… беспокойся.

Она увидела, как сапоги девушки оторвались от земли, услышала ее крик. Приподняла голову. Под проливным дождем двигались две тени. Ингрид и Мондо. Первая целилась из “манурина” во второго и что-то приказывала ему по-английски. “Мазерати” принял “сессну” в объятия, которые едва не стали чересчур горячими – к счастью, остудил ливень. В общем, Ингрид и дождь вели боевые действия. Мондо просил ее дать ему уйти. Ингрид сказала “нет”.

Он попятился назад, к парковке, к “вольво”, к иллюзорной свободе. Ингрид приказала ему стоять. Он продолжал отступать, и лицо его выражало разочарование, крайнюю усталость, непонимание, отвращение ко всему. Он сунул руку под куртку. Лола попыталась закричать. Площадка вздрогнула от выстрела.

Черт, кто же стрелял?

Дождь заливал ей уши и через слуховой проход проникал в отдаленные уголки мозга. Она извернулась, пытаясь разглядеть, что происходит, но тут опять возник старый дурень в белом. На сей раз он уходил от нее прямо вдаль, неся в руке фибровый чемоданчик.