Тени и солнце - Доминик Сильвен

Да, это правда, мне всегда не хватало воображения. Кстати, и тебе тоже, надзиратель над полицией. Если бы Жильдас был жив, он бы тебе объяснил.

25 февраля, понедельник

Берлен тихонько похрапывал, но это было даже приятно. Она быстро оделась и пошла в булочную за круассанами. Небеса были к ней благосклонны: жара, как в Неваде, еще не наступила, но чувствовались явные улучшения.

Обратный отсчет: “До Лас-Вегаса осталось десять дней”. Нужно будет найти подходящий наряд на свадьбу Ингрид. Булочница обсуждала свою жизнь с какой-то местной теткой. Лола терпеливо дождалась конца беседы.

– Круассаны с маслом?

– Была не была! Давайте.

Подходя к дому, она увидела мотоциклиста, звонившего в домофон. Она было повернула назад: застарелые страхи таяли медленнее, чем снег.

– Лола Жост?

– Она самая.

– У меня для вас конверт.

На конверте стоял логотип “Калипсо”. Это было приглашение от Тимоти Харлена. Бывший патрон Ингрид расстарался – написал его собственноручно. Он приглашал Лолу и еще одно лицо по ее выбору на особый вечер, посвященный двадцатилетию кабаре. Он подчеркнул, что от души надеется на ее присутствие.

– Что происходит? – спросил Берлен, надевая пижамную куртку.

– Происходит то, что ты – лицо по моему выбору.

– Приятно слышать.

– На один особый вечер.

– С тобой все вечера особые.

– Оставь комплименты при себе, старый сердцеед. Пойдем есть круассаны.

– Куча холестерина, но наплевать.

– Вот и я так подумала.

– Пока тебя не было, кое-кто звонил.

– И кто же?

– Ингрид. Чтобы сообщить тебе, что ей звонил Мондо.

– Мондо?!

– Он знает название казино, где она работает.

– Видимо, в тюрьмах теперь мобильники выращивают, как шампиньоны. Чего он от нее хотел?

– Не знаю. Ингрид, наверное, сама тебе скажет в Лас-Вегасе.

– Голос у нее был встревоженный?

– Нет. Радостный.

1 марта, пятница

Лола остановила свой выбор на лиловом платье с декольте, которое годилось на оба случая – и для особого вечера в Париже, и для свадьбы в Америке. Сидя с Берленом за столиком для почетных гостей, она потягивала пина-коладу и слушала Тимоти Харлена, который рассказывал о своих проектах в “Калипсо”. Ему удалось заполучить феноменальную артистку, она любезно согласилась показать первое шоу по случаю двадцатилетия кабаре.

Он вошел, и она увидела его в искусственном освещении. Серый костюм, белая рубашка, без галстука и, как всегда, небрит. Она встала и обняла его.

– Лола, я буду благодарен тебе до конца жизни.

– Взаимно. Знаешь, Саша, мне понадобилось немало времени, чтобы понять, зачем ты отправил меня к Берлену.

– Потому что он человек чести.

– Да, это точно, зануда и человек чести, – сказала она ему на ухо.

Он покачал головой с насмешливым видом. Она спросила его, откуда он тут взялся.

– Я получил приглашение.

Они повернулись к Тимоти Харлену. Хозяин “Калипсо”, взглянув на них, загадочно улыбнулся. По залу прокатилась барабанная дробь, положив конец разговору. На сцену поднялся ведущий.

– And now, ladies and gentlemen, а теперь, дамы и господа, – та, которую вы все с нетерпением ждали… Сильная и нежная, strong and sweet, великолепная и волнующая, I give you now, the one and only, я представляю вам неповторимую, блистательную королеву Пигаль, тигрицу ваших ночных грез. НЕЗАБЫВАЕМАЯ ГАБРИЭЛЛА ТАЙГЕР!!!

И снова оглушительный грохот барабана. Мощные гитарные риффы. Голубоватый свет.

Лола и Саша обменялись взглядами.

– Ты знал?

– Да, она меня предупредила. Иначе я бы не пришел.

– Ты на минутку или останешься?

– Скорее второе.

– Я рада.

– Что происходит? – осведомился Берлен.

Открылся занавес. Хирурги в зеленых комбинезонах и масках суетились вокруг невидимого пациента. На гигантском экране крутились одни и те же кадры: “астон мартин” несколько раз переворачивается, не вписавшись в поворот.

Операционная потонула в клубах красноватого дыма. Пациент испарился, хирурги выстроились в ряд. Легкое дуновение – и с них упали комбинезоны. Перед зрителями оказались шесть танцовщиц в сверкающих бикини, по-прежнему в хирургических масках и со стетоскопами вокруг шеи. Они разогрели публику, исполнив эротический танец, и исчезли в красном тумане, а на их месте появился санитар: он вез дремлющего пациента в инвалидном кресле.

На руках и ногах лангеты, на туловище – металлический корсет, ортопедические ботинки, голова целиком забинтована, на шее бандаж с отверстием спереди, из него торчит толстая дыхательная трубка. Санитар потер больному виски. Содрогнувшись, словно от удара тока, пациент широко раскрыл глаза – ярко-голубые на фоне белой повязки, – поднялся и сделал несколько неловких шагов. Санитар вытолкнул кресло за кулисы, сорвал повязку с правой руки больного, высвободив тонкую сильную руку со сливочной кожей. Очень женственную руку.

– Да, Габриэлла, да, это ты! – взревел какой-то восторженный зритель.

– Надо признать, эта Тайгер очень способная, – осторожно заметил Берлен.

– Еще какая! – ответила Лола.

– Ты ее знаешь?

– Немного.

Девушка сорвала вторую лангету, и ее руки зазмеились в танце. Санитар, рухнув на колени, освободил от оков длинные крепкие ноги партнерши. Она перелетела через него, расстегнула ремни на высоких ботинках – и оказалась в туфлях на головокружительных каблуках.

– I LOVE YOU, TIGER!!![40]

Теперь они танцевали вдвоем, потом санитар размотал бинты на ее голове. При виде ясного лица и роскошного каскада рыжих волос Габриэллы Тайгер завсегдатаи кабаре разразились радостными криками. Тело Тайгер конвульсивно извивалось, а тем временем партнер сражался со шнурками на ее корсете. Первый рубеж пал, и открылась грудь, стянутая медицинским бандажом.