Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

— Не без того, что, гляди, еще и снежком притрусит, — забеспокоился Савелий, писавший протокол.

— Да, всего можно ждать, — согласился Тимофей. — Очень рано завесеннело. Но овес кинуть можно. Ничего с ним не будет. Наоборот, быстрее в рост пойдет. Прямая выгода.

Холодов внимательно слушал, запоминал, окончательно приходя к выводу, что учиться надо, что ему еще далеко до Тимофея, который по-настоящему крепок в хозяйских делах.

А Тимофей между тем говорил:

Агроном нам край нужен. Кустарничаем мы. По дедовским приметам живем. Ты уж, Изот, как член бюро потолкуй с Громовым. Новое дело негоже начинать по старинке.

— Потолкую.

— Ну, а озимые, — заканчивал свою информацию Тимофей, — решили не перепахивать. Что даст — и на том спасибо. С осени включим эти земли в новый севооборот.

Повестка дня исчерпалась. В «разном» ничего не было. К восьми вечера уже и закончили совещание, разошлись. И лишь Тимофей остался еще раз просмотреть, уточнить карту полей, подвести итог дня, в тишине подумать о том; что еще предстоит сделать. Завтра чуть свет, как всегда, соберутся бригадиры получать задание, а потому надо загодя определить, кому куда вести своих людей.

Тимофей рассматривал план колхозных угодий, и ровные квадраты, ромбы, косяки, начерченные на бумаге, оживали перед его мысленным взором, оборачивались гектарами засеянной, вспаханной и еще гулевой земли, которую предстоит поднять. Все на этой карте отмечено, как есть: и неудоби, и толока, и небольшой луг, и огороды. Еще минувшей осенью колхоз занимал землю, расположенную лишь по другую сторону железнодорожной колеи. А сейчас им прирезали большой участок целины, начинающейся сразу же за Бурлаковой криницей. Вместе с Холодовым Тимофей уже побывал там. Хорошие могут получиться поля — земля выгулявшаяся, жирная. Перевернуть плугом дерн да так и оставить на все лето, чтоб перегнил. Теперь нетрудно это сделать — трактор и не такую твердь возьмет. И людей много не потребуется. Семену Акольцеву с добрым прицепщиком и дел-то всего дней на пять. А осенью, хорошенько прокультивировав, озимую пшеницу высеять. Верное дело. Можно засыпаться зерном.

В комнате полумрак. У стола, где сидит Тимофей, светлей, а по углам таятся тени. Колеблющийся свет лампы отбрасывает блики на старый диван с витиеватой спинкой, приобретенный отцом, которому захотелось поразить воображение односельчан. Его нисколько не смущало, что диван, предназначавшийся для украшения дворянских гостиных, выглядел белой вороной среди прочей, по-деревенски грубой, обстановки их дома. Его занимало другое: мол, глядите, Авдею Пыжову ничего не стоит обзавестись дорогой вещью, позволить себе такую роскошь. Мальчонкой Тимофей любил взбираться на этот диван и раскачиваться на его мягких пружинах.

Как все это далеко! И будто происходило не с ним, а с кем-то совсем другим.

Сейчас на этот диван садятся посетители, подремывают на нем бригадиры во время утреннего наряда да иногда, задержавшись допоздна, коротает остаток ночи Тимофей.

Тимофей думал о Холодове, радуясь переменам, которые произошли в нем. Хорошим помощником становится Изот. Видно, понял, что не было у Тимофея намерения подмять его, подчинить, диктовать свою волю. Наоборот, о нем же пекся, о его авторитете. И ничего в том зазорного нет — учиться. Новое дело, новые условия — они требуют этого. Село — не шахта. И мужику, с его пониманием своего долга, со своими воззрениями, еще далеко до рабочего. Вместе с тем он чует, стало ли его дело твоим кровным делом, отдаешься ли ты ему всей душой, понимаешь ли так, как понимает он, выросший на земле? Все это надо учитывать, принимать во внимание. Иначе как же. Иначе не пойдут за тобой. Так и останешься — пришельцем, чужаком.

Да, Изот на глазах преображается. А теперь еще кооптировали в состав бюро райпарткома — серьезней, вдумчивей стал относиться к своим обязанностям. Правда, иногда еще срывается. Вот и на этом собрании: «Накуралесили вы тут здорово», — сказал, делая ударение на «вы». К чему это? Похоже — отмежевывается. А зачем? И так все знают, что он человек новый, что к нему нет никаких претензий. Хотя еще не известно, как он поступил бы, будучи на месте Тимофея.

27

Да и долгой же казалась Кондрату эта ночь. И ходил по заводскому двору с одностволкой под мышкой, и дремал, забившись в сторожку, укутавшись ветхим тулупом, который и тулупом-то совестно было назвать: заплата на заплате, и овчина на носких местах пооблезла, как голое колено стала, даже вша не держится. Вместе с заводом перешел, тулуп от француза Батистейна Морсиа как спецодежда. Не один крутоярский дед тер его, в сторожках доживая свой век. А теперь вот Кондрат обрядился. Зябко в таком тулупе — всласть не подремлешь. Потому снова пускался Кондрат в «мандры». Ходил и разговаривал сам с собой:

— Чи кобеля какога приучить? Неплохо бы, а? Все живая душа...

Смотрел на восток — не светает ли.

— Казали, гляди в оба, особливо держи на примете «склад готовой продукции». Застройщики, мол, крадут кирпич. А скоки ж это возов надо, чтоб обкласть хату?

Он вспомнил разговор с Петром Ремезом, его насмешки, что, дескать, облюбовал Кондрат никудышнюю работу.

— Кому никудышняя, а мне в самый раз, — продолжал Кондрат — Кое-как отстоял ночь, не без таго, чтобы соснуть какой часик-другой, а день — вольный. Тут тебе и займайся хозяйством, ежели Ульяна укараулит.

Ночь нависла черная, непроглядная. Молодой месяц был такой тонкий, будто вконец сработавшийся, до предела сточенный серп — уже не нужный, бесполезный. Он вовсе не светил и появился на темном беззвездном небосводе бог весть зачем.

— Да, в такую ночку токи шкодить, кто толк понимает, — говорил Кондрат. — Вот накрыть воров! А? Небось все ахнули б. Небось премию дали б. В газетке пропечатали б...

И тут его мысли приобрели совсем другое направление.

— Как же ты теперь, Тимошка, от головокружения своего очухаешься? Казал же: не спеши, как голый... купаться. Мужику подумать надобно. Схочет пойти в колхоз — пойдет. Не схочет — силой гнать нечета. По доброму согласию, стало быть, надобно, как в статейке сказано. А ты темп давал. Думал, бога ухопил за бороду. Немало их со страху вписалось! Это я устоял. Ты — наганом грозился. Мишка Пыжов самогон ставил, улещивал, чтобы в колхоз вступил. А я — ни в какую. И ведь угодил в самую что ни есть струю партейного курсу.

Кондрат прислушался. Было очень тихо. Даже собаки угомонились. И лишь издалека доносились