Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

— Куда ж поймать, когда коней в кнуты взяли. Аж загремела бричка, Да и пост кидать нельзя. Може, навзнарошки так подстроено было. Тут гляди да гляди. — И перевел на другое, догадываясь, чем озабочены мужики. — Тимошка, кажу, очухался от своего головокружения?

— Тимофея Авдеича не займай, — окрысился Игнат. — Правильная у него линия. Может, когда и свихнулся, так не по своей воле.

— Так я что? — заговорил Кондрат. — Я ничего.

— Тут другое жуем, — вставил Лаврентий. — Оставаться в старом колхозе, или по своим дворам разбегаться, или, може, какие новые будут, поскольку выходит, будто эти колхозы неправильные.

— Правильные, — убежденно возразил Игнат.

— Кажуть, и раскулаченных, кого выслали, всех до единого вернут. Мол, напутали власти на низах. Ответ держать будут.

— Какой еще ответ? — махнул рукой Игнат. — Не бывать этому. Кулак, он кулаком и останется, захребетным.

— А народ шатнулся, — глянув на молчавшего все это время Харлампия, продолжал Лаврентий.

— Ага! — живо откликнулся Кондрат, — Значит, по доброй воле — нет охотников?

— Не мели своим дурным языком, — снова вмешался Игнат. — Будто у нас принуждали кого. Може, скажешь, Афоньку Глазунова тащили? Сам пришел. А поди ж ты...

— Жить всем любо, — многозначительно подхватил Кондрат, — всякой божеской твари. Хоть бы зайца взять... — И осекся. Не станет же он рассказывать, каких трудов стоил ему этот трофей.

Но внимание к зайцу уже было привлечено.

— Где добыл? — спросил Харлампий.

Кондрат кашлянул в кулак, небрежно скосился на зайца.

— Считай, по-домашнему. Токи минул Бурлакову криничку, вышел к Баевой пасеке, а он лежит — развалился, как барин. Выгулялся, кажу. Вон какое брюхо наел. А ну, вставай.

— Так и кажешь! — удивился Лаврентий.

— А что, ежели он и не думает подниматься? Видать, смекнул, что не моя стихия лежачих бить. Видать, чуял: побежит — тут ему и конец.

— И где ты научился охотницким байкам? — усмехнулся Харлампий.

— Не мешай человеку, — вступился за Кондрата Лаврентий, поторопил его: — Сказывай.

— Ну, а он лежит и в ус не дует, — продолжал Кондрат. — Вставай, кажу, бо нет у меня данных разговоры разговаривать. Тоже, видать, понял и вздумал обхитрить. Ка-ак сиганет вбок. Да кто Кондрата обманет — дня не проживет. Приложился, ну и вот... несу. Одним выстрелом поклал. А мне, в аккурат, шапку надобно обновить.

— Линяет он, — заметил Харлампий. — Потянулся к зайцу, легко выщипнул клок шерсти. — Погляди.

Мех и в самом деле был клочковатый, свалявшийся, так и лез за руками. Весь бок Кондрата, где висел заяц, был в шерсти. Но Кондрат не хотел замечать этого. Он был доволен своим трофеем. Добыть первого в жизни зайца и вдруг услышать такое. Нет, тут уж Кондрат не мог оставаться равнодушным.

— А ты не скуби! — возмутился он. — Каждый тут будет скубти. Сперва добудь, а там хоть и вовсе опатрай. «Линяет», — передразнил Харлампия, — С твоей бороды тоже можно выскубти... Первым сортом шкура пойдет. Вон гладкий какой да увесистый. Пока дотащил — торочок мало не распахнул навкось. Нагулянный заяц. Самога жира...

— Погоди, погоди, — перебил его Игнат, присматриваясь к трофею Кондрата. — Это ж зайчиха!

Кондрат недоверчиво покосился на Игната.

— Да еще, видать, на сносях, — продолжал Игнат. — Гляди. Вже и брюхо выскубла — гнездо мостила.

— Так я ж ее и шукал, — вмиг перестроился Кондрат, отодвигая свою добычу подальше за спину. — Повадилась, стерва, яблоньки обгрызать.

— Браконьерничаешь? — продолжал наседать Игнат, — Уже и запрет давно, а ты котную...

— Всех их, гадов, бить надо, — возразил Кондрат. — Расплодились — спасу нет.

Вмешался Харлампий:

— Законы ж есть, голова твоя садовая.

— Законник выискался! — взвизгнул Кондрат. — Кто тебя в колхоз вписал? Жинка вписала. Так ото б молчал!

— Дурак же ты, Кондрат, как погляжу. Ну и вписала. Не об том же разговор.

— Савелию нужно донести, — заключил Игнат. — В сельсовет. Може, — повернулся к мужикам, — зараз и спровадим туда?

— Ха, настрахал, — ершился Кондрат, поправляя ружье и невольно отступая. — Вам тот Савелий, може, найвысшая власть, а мне он... до однога места. Мне — дирекция власть.

А сам в сторону, в сторону и дай бог ноги. Повернул за угол, снял добычу с плеча, сторожко оглядываясь, прикрыл полой и подался к своему подворью огородами, тяжело вырывая ноги из оттаявшей и напитавшейся влагой рыхлой земли.

28

Больничная линейка медленно и мягко катила крутоярскими улицами. Кучер то и дело придерживал коней. Тимофей велел ему не спешить, потому что каждый резкий толчок отдавался в груди Елены болью. Елена осторожно вдыхала свежий весенний воздух. Почти три месяца пролежала в больнице, и не удивительно, что теперь у нее кружилась голова. Она будто впервые видела улицы, и плетни, и хаты, и потерявший крыло ветряк, пригорюнившийся на сырту, и церковную колокольню. Креста на ней уже не было, и купол, крашенный бронзой и уже потерявший свой первоначальный блеск, стал удивительно похож на луковицу.

Елена улыбалась. Она радовалась солнцу, песне раннего жаворонка, петушиному гомону, печным дымкам, скандальной воробьиной перепалке, затеянной посреди дороги. Радовалась жизни, к которой возвратилась, ее звукам, краскам...

А сбоку за ней наблюдал Тимофей. Придерживая одеяло, накинутое поверх пальто на плечи Елены, он с тревогой замечал, что нет-нет и появляется в ее глазах то выражение страха, которое делает Елену такой непохожей на себя.

Тимофей нашел ее руку, слегка пожал, ободряюще улыбнулся. Елена попыталась ответить ему тем же. Но потом, когда их окликнул Игнат Шеховцов, бледные губы ее снова как-то жалко искривились.

— Поотсыхали бы руки у того убийцы, — сказал Игнат. — Не могу простить себе, что послушал тебя, Алексеевна, одну отпустил. — И без видимой связи обратился к Тимофею: — Афонька ноне коней и корову домой увел.

— Как увел? — не понял Тимофей.

— Да вот так. Мы с Харлашей уже и совестили его, и лаяли. Ни в какую. Пошел в сельсовет землю требовать.

Елена вспомнила, как Афанасий Глазунов на последнем занятии просил «навчить» его заявление в колхоз писать; как он, здоровый и нескладный, раньше всех из ее учеников решительно шагнул