Ф - Даниэль Кельман

Пройдя через прихожую, она поднялась наверх, в столовую. Ее уже ждала тарелка: кусок коричнево-красного мяса под соусом, немного риса, горстка горошка, рядом – стеклянная миска с пудингом. Она потрогала мясо – кусок был теплым, мягким и волокнистым, живым и мертвым одновременно. Мари открыла окно и выбросила кусок на улицу. Она частенько так делала. Там его потом подберет какой-нибудь зверь – по крайней мере, еще ни разу не случалось так, чтобы еда, которую она выкинула вечером, утром еще лежала. Оставлять на тарелке ей ничего не разрешалось. Если она два раза подряд чего-нибудь не доедала, Лигурна жаловалась маме, та приходила, брала ее за руку и принималась расспрашивать, не беспокоит ли ее что, не гнетет ли, нет ли чего-то, о чем бы она хотела рассказать.

Разумеется, такого было предостаточно. Иметь тайны было просто здорово. Мать ничего не знала о деньгах, которые Мари прятала в своей комнате: в общей сложности триста двадцать евро, многократно сложенных и крепко прижатых ножкой от кровати. Частично это были ее карманные деньги, частично – то, что удалось добыть из сумки деда, которую он, как правило, беспечно оставлял в коридоре. Самое главное – не брать помногу за раз, не больше двадцатки, ни в коем случае не пятьдесят: если не хватало пятидесяти евро, то взрослые это тут же замечали, но на меньшие суммы не обращали внимания. Еще мать не знала, что брошь, которую она так долго искала, зарыта под яблоней – Лена и Мари играли в поиск сокровищ и потом так и не вспомнили, куда ее задевали. И о том, что дочь уже дважды подделывала ее подпись под объяснительной на предмет отсутствия в школе, чтобы пойти с Георгом на рыбалку – к сожалению, они ничего не поймали, потому что ни ему, ни ей духу не хватило духу нанизать на крючок червя.

Кроме того, мама почти ничего не знала об этом доме. И кое-что объяснить ей было нельзя.

Два месяца назад Мари пришла из школы, сбросила ранец и улеглась на ковер, чтобы послушать шум дождя. Она то и дело поднимала руки, прищуривалась и всматривалась в очертания пальцев на фоне белого потолка. Позвонила Лене, позвонила Георгу, но их обоих не оказалось дома; попробовала позвонить Натали, у которой уже был свой мобильный, но и та не брала трубку. Тогда Мари поднялась на верхний этаж. Там, на чердаке, была комната, набитая пустыми чемоданами, – раньше Мари забавлялась тем, что часами открывала их, закрывала, ей доставляло радость забираться в них, перелезать из одного в другой, но в одиннадцать лет сие занятие было уже не столь волнительным. В другой комнате стояли шкафы, набитые постельным бельем, полотенцами и всяким вышитым тряпьем; запершись в ней, она сидела и слушала, как стучат капли по крыше. Потом вышла в коридор и приоткрыла дверь в соседнюю каморку. Там стояли стул и столик, стены были оклеены пожелтевшими от времени обоями в выцветший коричневый прямоугольник. Окно было грязное; по всей видимости, Лигурна тут никогда не прибиралась. Поначалу Мари собиралась заглянуть внутрь, но потом осторожно прикрыла дверь и спустилась вниз. И только в своей комнате, усевшись за стол, включив лампу и раскрыв тетрадь по математике, она остолбенела от ужаса. Наверху, за столиком, кто-то сидел, ссутулившись, оперевшись локтями на стол, запустив пальцы в волосы, и смотрел на дверь. Она это четко видела, просто не сразу осознала; только потом, в памяти, все встало на свои места. Вот только лица его она вспомнить не могла. И вот как объяснить родителям такое? Даже Лигурна бы не поверила.

Она съела рис, горошек и десерт, затем направилась к двери в мамину комнату, постучала и вошла.

– Почему не стучишь? – лежа на кровати, спросила мать. Она учила текст. – Ладно, заходи, садись. Проверишь меня? – она протянула девочке листы.

Всего-навсего три страницы. На первой значилось следующее:

7/4 – ДНЕМ, В ПОМЕЩЕНИИ – КВАРТИРА ЭЛЬКЕ

ЭЛЬКЕ и ЙЕНС сидят рядом за столом.

ЭЛЬКЕ: Дальше так продолжаться не может, Йенс.

ЙЕНС обеспокоенно качает головой.

ЭЛЬКЕ (продолжает): Ты это понимаешь, и я это понимаю.

ЙЕНС: Хольгер тоже понимает.

ЭЛЬКЕ: Давай не будем о Хольгере.

ЙЕНС: Как я могу не говорить о Хольгере? Ведь он стоит между нами.

ЭЛЬКЕ: Он мой муж, отец моих детей.

ЙЕНС: А я тогда кто?

ЭЛЬКЕ смотрит ему в глаза.

ЭЛЬКЕ: Ты – все!

– Эльке – довольно противоречивая героиня, – произносит мать. – Порой мне кажется, что мы близки по духу, но потом она вновь делается мне чужда.

– Откуда взялся мир? – спросила Мари.

– Ей хочется быть свободной. Для нее нет ничего важнее свободы. Но она понимает, что несет ответственность. И пытается как-то жить с этим противоречием.

– Его создал Бог, но сам-то Бог откуда взялся? Он что, создал сам себя?

– Я тебе уже говорила, кто будет играть Йенса?

– Если говорить, что все создал Бог, то это вовсе не ответ. Откуда все взялось?

– Откуда все взялось?

– Да, откуда?

– Мирзо Капю!

– Что?

– Не чтокай. Правильно говорить не «Что?», а «Прошу прощения?». В главной роли будет Мирзо Капю! Ты его видела по телевизору.

– Я не смотрю телевизор. Я смотрю только дивиди. Двоюродный брат Лены нам вчера «Звездные войны» записал.

– Нельзя просто взять и объяснить, откуда взялся мир. Миру не нужна причина. А Мирзо Капю получил главную телевизионную награду.

– Было бы гораздо проще, если бы никакого мира не было, – Мари забралась под одеяло. – Ни людей, ни машин, ни деревьев, ни звезд… Все эти медведи, муравьи, песок в пустыне и на других планетах, вода в реках, Георг, китайцы, всякое прочее – этого всего так много!

– Но в характере Эльке заложен потенциал развития, история может принять самый неожиданный оборот.

Под одеялом было темно, но не совсем – немного света туда все-таки проникало.

– Я могу сегодня поспать с тобой?

– Нет, в другой раз. Мне надо учить роль.

– Но тут ведь всего три страницы! – Мари приподняла краешек одеяла, чтобы глотнуть воздуха. Сквозь образовавшуюся щель было видно мамино трюмо, висевшее над ним зеркало, угол окна и картину с плюшевым мишкой, еще совсем недавно висевшую у отца.

– Три страницы, двадцать или сто – не в этом дело, – раздраженно ответила мать. – Нужно войти в роль. Мне нужно найти нужную трактовку!

Мари закрыла глаза. По телу разлилась тяжесть. До нее доносилось, как мать бормочет: «Он мой муж, отец моих детей», затем опять – «Он мой муж, отец моих детей!» Потом она, видимо, ненадолго заснула, потому что мать легонько растолкала ее, взяла за руку и повела по коридору; в детской переодела ее, сняла с нее рубашку, штаны и белье, надела пижаму, уложила, накрыла одеялом, поцеловала, коснувшись кончиками волос щеки – щекотно. Все это время Мари думала только о том, что мать не повела ее чистить зубы – забыла; бывает же везение. Потом за ней захлопнулась дверь, и Мари осталась одна.