Соседская девочка (сборник) - Денис Драгунский

Иногда она думала, что, когда у нее настанет интересная, красивая и богатая жизнь, она ни за что не вернется в эту их с мамой квартиру. Ни на секундочку. Даже мимо не проедет! Но потом ей становилось стыдно, и она мечтала, что сделает маме уютный ремонт. Или возьмет маму к себе, а эту квартиру пусть мама сдает, и будет у нее как будто большая пенсия.

«Мужа себе найди настоящего, – говорила ей мама. – Лучше, конечно, чтоб с положением и деньгами, с квартирой. Вон ты какая красивая! А самое главное, чтоб был совсем твой! Чтоб ничей больше! Если женатый – сразу нет! Не смей как я! Не вздумай как я!»

«Главное, не ищи себе девочку из нашего круга, – говорил ему отец. – Женись на обыкновенной молодой женщине. Лучше всего, как говорится, из простых. Прости! Я очень любил твою маму, царствие ей небесное, но боже, как я с ней намучился!»

Конечно, они обязательно должны были встретиться, рано или поздно.

Они встретились на остановке «Пивзавод».

Было утро. Он вылезал из маршрутки и увидел, что по тротуару к остановке быстро идёт молодая и довольно красивая девушка.

– Поедете? – он придержал дверцу.

– Нет, спасибо, мне в другую сторону.

Он кивнул и пошел переходить шоссе, а она зашагала в сторону метро. Он не обернулся, не посмотрел ей вслед. Она тоже не обернулась.

Однажды Пастернак приехал в Париж на конгресс защитников культуры. Там его встретил Эренбург. Идут они, гуляют, вдруг навстречу Пикассо с Хемингуэем. Эренбург представил им Пастернака. Решили обмыть знакомство. Куда идти? Эренбург сказал, что лучше всего в кафе «Мюссе». Во-первых, недорого, а во-вторых, там всегда собираются разные знаменитости. Поэты, художники и вообще.

Пришли. Обшарпанный зал. Столы липкие, стулья шаткие. Три мухи вокруг люстры вьются. Девушка за стойкой читает журнал мод, на пришедших ноль внимания. В углу сидит какой-то тощий пожилой мужик и пьет пустой чай. Пастернак огляделся и говорит:

– Ну и где ваши знаменитости? Хоть бы Андре Жид какой-нибудь!

Тощий мужик вдруг из угла этак ехидно по-русски:

– По части Жида у вас и так некий перебор!

Хемингуэй с Пикассо ничего не поняли, а Эренбург быстро сказал:

– Пошли, пошли, пошли отсюда! Лучше возьмем вина в магазине и пойдем к Борису в гостиницу, дешевле и уютнее, у него номер – люкс на три комнаты. Приглашаешь, Боря? – и всех за рукава тянет к выходу.

– Ну! – сказал Пастернак. – Только надо сначала тому козлу в тырло двинуть.

– Хер с ним, – сказал Эренбург и тихо объяснил: – Это Бунин, сука.

– Хер с ним! – легко согласился Пастернак; ему была инструкция: с кем угодно дружись, но к эмигрантам не приближайся.

Пикассо с Хемингуэем так ничего и не поняли, но в гостиницу к Пастернаку пошли и нажрались просто в опилки. Эренбург угощал, у него денег было немерено, полпред советской культуры в Европе, ясное дело.

А в кафе «Мюссе» сейчас KFC. Как бы даже отчасти в рифму.

Однажды в столовую писательского дома творчества в Дубултах, на Рижском взморье, вошла семья: седой, полный и сановитый мужчина за шестьдесят, крепкая красивая женщина явно до сорока и прелестная девушка лет восемнадцати. Девушка была скучна и растерянна, женщина была строга и нахмуренна, а мужчина – задумчив и даже печален, и все они смотрели в разные стороны.

Это было очень заметно. Поэтому я спросил маму:

– Что это они надулись?

Мама рассказала мне целую историю.

Это был довольно богатый литератор (правда, я его фамилию услышал впервые, но что тут поделаешь). Так вот. Этот писатель жил себе не тужил, писал толстые романы типа «Зябь», «Залежи» или «Краснотал», получал гонорары, премии и ордена, был женат и воспитывал дочь. Вдруг однажды его дочь привела домой стайку одноклассниц, и среди них была прелестная, чудесная, обворожительная девушка.

Сорокапятилетний писатель сказал своей жене-ровеснице:

– Милая! Ты меня так любила! Докажи, что твои слова любви были не просто словами! Отпусти меня к ней! Это моя лебединая песня!

Жена его отпустила. Все-таки творческий человек, да еще лебединая песня, понимать надо…

Он едва дождался, когда юной красавице исполнится восемнадцать, тут же женился на ней, она тут же забеременела, у них тут же родилась дочь. Он продолжал писать свои романы, становился еще более сановитым и маститым… Дочь росла и однажды, после выпускного вечера, привела домой одноклассницу. Она была так чудесна и прелестна, что шестидесятитрехлетний писатель воскликнул, обращаясь к своей жене:

– Милая! Я так тебя любил, ради тебя я бросил семью! Теперь докажи мне, что ты тоже меня любишь! Отпусти меня к ней! Это моя лебединая песня!

– Ишь ты, – сказала жена. – Ну-ну. Попробуй. Квартиру-то эту ты на меня купил. А дачу на Машку переписал, потому что бывшей своей забоялся. А Машка сразу в институт пойдет, ты не думай. А потом сразу в аспирантуру, так что с алиментами не выскочишь.

– А в аспирантуре тоже нужны алименты? – сник писатель.

– Адвокатов найму, – сказала жена. – И вообще, запомни: лебединая песня бывает раз в жизни! Я твоя лебединая песня, понял?

Писатель помолчал, вздохнул и сказал:

– Да-с… Ну что ж… Но мне надо как-то развеяться, прийти в себя. Я, пожалуй, в августе поеду в Дубулты, поброжу по песку.

– Поедем вместе! – сказала жена. – И побродим, и развеемся.

– Откуда ты это знаешь? – спросил я у мамы.

– Она сама рассказала, – ответила мама. – Вот прямо вчера, у стойки регистрации. И мне, и регистраторше Милде Яновне, и всем вокруг.

– А он?

– А он курить пошел.

– Хорошо, – сказал я. – А почему девочка такая тоскливая? Она-то тут при чем?

– Переживает, – сказала мама. – Чувствует, что виновата. Все-таки она эту подружку в дом привела.

Я решил познакомиться с этой девушкой, тем более что она была очень даже ничего. Вечером сел рядом с ней на скамейке у моря, утром предложил сбегать на станцию за мороженым. Улыбался, рассказывал анекдоты, пытался развеять ее печаль.

Но увы! Через два дня я увидел, как один известный режиссер – пожилой, толстый, с седой волосатой грудью – подает ей махровую простынку на пляже, а после обеда сажает ее в такси ехать в Ригу, гулять по Старому городу.

Мама мне говорила: «Спрашивать у мужчины, почему он не женат, – так же неприлично, как спрашивать у женщины, почему у нее нет детей». – «Насчет женщины понятно, – возразил я с подростковой доскональностью. – Не смогла родить, большая драма, все такое. Ей тяжело. А мужчине что?» – «Ну, – рассмеялась мама, – это все равно что спросить: дядя, ты гомик или импотент?»