Соседская девочка (сборник) - Денис Драгунский

Я запомнил.

Но одного мужчину, умного доброго человека сильно меня старше, я все-таки спросил. Не впрямую, конечно. Тем более что он сам иногда жаловался на свое одинокое житье-бытье. Типа «Пришел домой, а изо всех углов молчание. И чашка там стоит, где я ее вчера поставил». Я сочувственно вздохнул и высказал некое общее соображение, что человек образованный, обаятельный, с отдельной квартирой и неплохой работой всегда может рассчитывать на…

– На женитьбу? – усмехнулся он. – Да, конечно. Но тут другая история. У меня примерно в твоем возрасте (напоминаю, мне было чуть за тридцать, а ему – хорошо за пятьдесят) была девушка. В смысле женщина, серьезная подруга. Звали, разумеется, Лена. Была такая шутка: «У Петьки ребенок родился! – Да? А кто? – Ну, кто, кто? Либо мальчик, либо Леночка!» Я тогда работал в другом НИИ, не там, где сейчас. Была у нас хорошая умная компания: ребята физики, но сильно политикой интересовались, слушали «голоса», друг другу пересказывали. Иногда «Хронику текущих событий» читали, а кто-то даже отваживался перепечатывать. Конечно, самиздатские Шаламов и Солженицын. Плюс Библия на папиросной бумаге и «Доктор Живаго» по-английски, смешно… Джентльменский набор молодого диссидента. Я в эту компанию не сразу попал. Но когда попал, увлекся. И Лену свою привел. Она прямо ахнула: «Какие люди! Особенно Андрей!» Я даже заревновал. Андрюша был у нас вроде вождь и учитель. Внешне слегка неприятный человек, сухой, злой – но очень умный и надежный. Она ему прямо в рот смотрела. Всегда норовила рядом сесть. Ленка такая немножко нервная была, все время сумочку на коленях держала, теребила латунный замочек. И ему просто в глаза ныряет. Он сначала хмурился, потом, вижу, растаял. Вижу, один раз даже ее в разговоре слегка как бы случайно приобнял, на секунду буквально. Они рядом на диване сидели. Понятно, как мне все это приятно было. Но я Андрюшу очень уважал. И вообще было бы глупо: мы тут о вторжении в Чехословакию, а ему: «Не тронь мою бабу!» Так что я стерпел. Но было тяжело, конечно. Тем более что мы с ней уже полгода жили, можно сказать, как муж и жена.

– Она ушла к нему? – спросил я.

– Нет, – сказал он. – Однажды собрались, и один парень стал рассказывать, как в воскресенье с другом и еще одним мужиком ездил на дачу, где жил Солженицын. И тут моя Ленка как чихнет! И стала громко носом шмыгать. А потом выскочила в прихожую, возвращается в комнату, в одной руке носовой платок, сморкается на ходу, а в другой руке сумочка. Села, как всегда, рядом с Андрюшей, напротив меня, и говорит: «Ой, простите. Ну что там дальше?»

Андрей вдруг без единого слова берется за ее сумочку и тянет к себе. Она не дает, вцепилась до белых пальцев, и тоже ни звука. Но он вырвал, раскрыл, вытряхнул на стол. Там помада, кошелек, ключи и коробочка, размером в сигаретную. На коробочке красная лампочка горит. Все понятно.

Мы просто остолбенели. Андрей приложил палец к губам. И ей жестом показывает: мол, собирай свою спецтехнику и вали отсюда. На дверь пальцем. А она вскочила и в другую комнату. Мы только услышали, как хлопнула балконная дверь.

Выбежали на балкон – все. Шестой этаж. Лежит на асфальте лицом вниз. Рука у нее раза три дернулась, и всё.

– Ужас какой, – сказал я.

– Ужас был потом, – сказал он. – Нас всех потянули за доведение до самоубийства. В конце концов всех оправдали, но двоим все-таки дали условно – Андрею и мне. А мне на сладкое – результат вскрытия. Она была беременна, десять недель. Вот, – сказал он, криво улыбаясь. – С тех пор как вижу дамскую сумочку, сразу вспоминаю, как Ленка лежит внизу и как будто рукой по асфальту бьет. Хотя лет через пять это ушло. Перестало казаться. Я даже к Андрюше домой зашел, посмотрел с этого балкона. Но дамских сумочек все равно не выношу. А какая женщина без сумочки? – засмеялся он и налил нам еще по рюмке.

– Проститутку! – воскликнул Чихачёв. – Да, именно проститутку! Извини меня, но надо быть взрослым человеком. А не заводить серьезный роман, у тебя же семья. И не смотреть порнушки! А то начнешь, как школьник, под одеялом…

Ворожеев покраснел и слегка взмок: он был полноват, ходил с двумя расстегнутыми пуговицами на сорочке, но все равно ему всегда было жарко. Разговор шел о том, что он, здоровый сорокалетний мужчина, совсем потерял интерес вот к этой самой стороне жизни. Казалось бы – нет интереса, живи так. Но жить так было как-то неловко. Перед женой и, главное, перед самим собою. Вот он и встретился с другом юности Чихачёвым, про подвиги которого еще в институте ходили легенды, весьма, кстати говоря, увлекательные: он жил с двумя сестрами, он переспал с матерью невесты, в любом заграничном городе у него тут же появлялась любовница, и всё такое прочее. А Ворожеев был в этом смысле человек скромный: женился и успокоился. Но к сорока годам успокоился настолько, что это стало его беспокоить.

– Ишь, зарделся, как красна девица! – подкалывал его Чихачёв. – Это у тебя от робости. И от скуки жизни. Твоя сексуальность уснула! Разбуди ее, взбудоражь! Возьми экзотическую девчонку… А кстати, где супруга?

– Уехала с дочкой в Черногорию, – сказал Ворожеев. – На всё лето.

– На все лето? – засмеялся Чихачёв. – Значит, сама виновата!

Девушка жила в районе Беляево. Квартира была маленькая и чистая, с огромной кроватью и телевизором на противоположной стене. Там крутилась какая-то эротика.

– Выключи, – скомандовал Ворожеев.

Она стала раздеваться.

– Вы из Азии? – спросил он.

– Из Евразии типа, – усмехнулась она. – Лучше на «ты».

– Якутка, что ли?

– Бурятка наполовину. А что?

– Я ведь не просто потрахаться. Мне, понимаешь, нужно, чтобы ты во мне разбудила уснувшую сексуальность.

– Не вопрос, – она подошла к Ворожееву, поцеловала его в губы и стала расстегивать ему ремень на брюках. Присела на корточки.

– Погоди! – сказал Ворожеев и отшагнул назад. – Присядем. Ты мне лучше расскажи, как в тебе сексуальность проснулась в первый раз.

– Ночью, – сказала она. – Увидела, как сестра на соседней кровати со своим хахалем. Я проснулась. И сексуальность тоже. Типа захотелось. Но я еще маленькая была.

– А ты вообще знала, что это такое?

– А то. Мы же сначала в деревне жили. Это городские такие невинные, а мы с детства видели, как баран овцу кроет, например.

– Хорошо было в деревне?

– Ого!

И она стала рассказывать про забайкальскую степь, огромную и чуть волнистую, то желтую, то коричневую. Про горы на горизонте. Про синее небо с облаками, как громадные волшебные башни. Про стада овец, про лошадей и собак. Про бабушку и дедушку, папу и маму, братьев и сестер.

Потом Ворожеев спросил:

– А зачем тогда в Москву приехала?

– Извините, – сказала она и поглядела на часы. – У меня через полчаса другой клиент. Мне, конечно, с вами очень интересно, но давайте уже скорее.