Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

Наутро Нина вставала бодрая, почти забыв о вчерашнем, однако через пару дней ей снова кто-то звонил, на этот раз на мобильный, но вместо номера на определителе появлялась надпись «неизвестный», и Нина до утра не могла уснуть.

Как-то раз, разговаривая по городскому телефону, Нина услышала в трубке странный щелчок.

– Але, ты меня слышишь? Кажется, нас разъединили, – кричали на другом конце провода из неправдоподобного далека, с противоположного берега седого зимнего океана – звонила из Нью-Йорка подруга Рита, но продолжать разговор Нина уже не могла: на нее навалилась такая дурнота и слабость, что она тут же залезла под одеяло и остаток дня лежала, пытаясь отвлечь себя каким-то легкомысленным чтивом.

С тех пор, по давнему совету Кирилла, Нина не вела по телефону никаких серьезных разговоров.

Но это не помогало – зловещие знаки продолжались.

Однажды Нина получила по электронной почте письмо, отправленное с какого-то невнятного адреса. Вместо обычных букв письмо состояло из толпы восклицательных знаков.

– Спам, – проворчал отец, когда она набрала его номер и рассказала про странное послание. – Обыкновенный спам. Символы не определились. Сделай перекодировку, если тебя это так разволновало, и сможешь прочесть.

Нина просидела перед монитором весь вечер, но расшифровать текст ей так и не удалось.

Недели через две, вернувшись домой от нотариуса, Нина открыла почтовый ящик и достала конверт. Посмотрела на штемпель: отправлено из Москвы. «Интересно, от кого?» – удивилась Нина. На конверте были указаны ее адрес и имя, однако обратного адреса не было.

Она открыла дверь квартиры, не снимая пальто и сапоги, вбежала в свою комнату, кинулась к столу, схватила ножницы и аккуратно, чтобы не повредить таинственного содержимого, отрезала край конверта. Торопливо запустила внутрь пальцы, пошарила, потом свернула конверт кулечком и потрясла над столом и наконец уронила на колени руки и уставилась в окно, испытывая знакомый уже приступ тошнотворного отчаяния.

Конверт был пуст.

«Кирилл вовсе не злодей, – размышляла Нина. – Вот почему ненавидеть его у меня не получается. Справедливость на его стороне, если разобраться. А значит, добро победит, а зло будет наказано».

В ту ночь Нине привиделось, что на шкафу в ее комнате сидит большая черная птица. Птица была крупная, сильная и – как показалось Нине – лесная. Она сидела неподвижно, нахохлившись и сложив крылья, как сидят зимой на ветках обыкновенные вороны. На фоне светлых обоев Нина явственно различала маленькую хищную головку и острый клюв. Во сне ее страх разбух, сделался огромным и почти непереносимым, только связан он теперь был не с таинственной опасностью, а с черной птицей на шкафу. Птица была воплощением угрозы, преследующей Нину в обычное время, ее магическим символом. И страшно Нине было не оттого, что птица может оказаться хищной, клюнуть или выцарапать глаза. Просто появление любой птицы – ястреба, грифа, вороны, воробья – в городской квартире, в комнате с запертой форточкой было совершенно не возможно.

– Как ты сюда попала? – чуть слышно спросила Нина, приподнимаясь на локте.

В гробовой тишине комнаты ее голос прозвучал глухо и казался чужим.

Но птица не отвечала и поглядывала на Нину со шкафа черным пустым глазом. Нина осторожно опустила голову на подушку, устроилась под одеялом, не сводя с нее зачарованного взгляда – потому что на такую птицу обязательно нужно смотреть, гораздо страшнее не видеть ее, зная, что она по-прежнему сидит на своем месте – и вдруг поняла: оставаясь на шкафу густой глыбой мрака, птица одновременно переместилась на кровать и сидела теперь совсем рядом, меньше чем в метре от Нины. Вытянула шею, широко раскинула крылья и крикнула хриплым человеческим голосом.

– А-а-а-а-а, – завопила в ответ Нина и проснулась.

Ей показалось, что в воздухе все еще дрожит ее собственный крик.

На шкафу никого не было.

«Я схожу с ума», – думала Нина на следующий день, блуждая по квартире взад-вперед и не в силах справиться с нервным напряжением. Она пыталась как-то отвлечься – залезла в ванную, приняла контрастный душ, как всегда советовала ей мать, растерлась до красноты махровым полотенцем. Потом накинула халат, налила в стакан пива и уселась на кухне перед телевизором. «Я действительно схожу с ума, Макс был прав, – пиво на вкус показалось горьким, и Нина поставила стакан в раковину. – Сальвадор Дали был нормальным человеком. Что бы ни рассказывали про него невежды и завистники, он был совершенно нормальным человеком. Гением. А я – я схожу с ума и скоро стану настоящей сумасшедшей. Неопрятной безумной бабой, боящейся собственной тени».

Рано или поздно она успокаивалась, отвлекаясь переводом документов или книжкой, и, поразмыслив, приходила к выводу, что во всем виноваты ее собственные расстроенные нервы. «Мне надо отдохнуть», – думала Нина, и звонила Ксении, и они вдвоем отправлялись в какой-нибудь ресторан, испанский, итальянский или китайский, где расплачивалась неизменно Ксения, или прогуливались по магазинам, в которых Нина накупала себе целый ворох пестрых и легких тряпочек, очаровательных и совершенно ненужных, новые джинсы или еще одну дорогую кожаную сумку. Настроение у нее улучшалось, и к вечеру, вернувшись домой, она чувствовала себя успешной, отдохнувшей и счастливой.

Но проходило несколько дней – и снова случалось что-нибудь необычное, необъяснимое и пугающее, или ей снова мерещились знаки и знамения там, где другие не заметили бы ровным счетом ничего…

Она чуть не упала в обморок, когда однажды внимательно рассмотрела давно уже примелькавшуюся гипсовую статую, стоявшую у входа в Рогожинский суд. Это была мужеподобная фигура Фемиды, простыня едва прикрывала выпирающие формы, глаза были завязаны узкой полоской ткани, а рот улыбался загадочно и зловеще. В руках Фемида держала весы, застывшие в шатком равновесии, а слева от нее красовалась высеченная в гипсе надпись: «Dura lex, sed lex». «Дура, – повторяла Нина, поднимаясь по лестнице и стараясь не глядеть Фемиде в лицо. – Дура лекс. Нет от нее пощады. Настанет день – и она обязательно настигнет и покарает виновных».

Фемиды с застывшими в шатком равновесии весами Нина боялась неспроста. Как часто случается с авторами и исполнителями масштабных предприятий, за Ниной и Ксенией водилось много мелких погрешностей, о которых знали только они, Ксения и Нина.

Так, например, Нине было хорошо известно, что Ксения несколько раз самостоятельно изготавливала разрешение министерства образования. Эти разрешения были чистой формальностью, однако считались чрезвычайно важным документом, без которого иностранцы не могли стать законными родителями своего ребенка. Иногда в последний момент оно терялось где-нибудь в чиновничьих кабинетах или по необъяснимой причине задерживалось в Москве и не приходило к тому дню, на который назначили суд. В этих случаях Ксения обращалась за помощью к приятелю бывшего мужа, который мастерски изготавливал в «Фотошопе», а потом печатал на цветном принтере любые штемпели, печати и подписи, так что на следующий день разрешение министерства образования как ни в чем не бывало подшивалось к судебному делу.