Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

Да и с учебниками понятно – там не история, а пропаганда. Не только в России, во всех странах так, французские почитать – так вообще уши завянут: славнейшая победа союзных войск на реке Альма. Крымская война, да… Англия, Франция и – за каким-то своим хреном – Пьемонт – против России. Победили, конечно… по многим причинам. Но стычка на Альме-речушке – никакая не «славнейшая победа» а так, мелочь… типа вот «Невской битвы». Кто сейчас ту Альму помнит? А французы вот даже мост в Париже назвали – Альма. Гордились. Как и мы, русские, Невской битвой… о которой никто из современников и слыхом не слыхивал. Да и Александр… «Святой благоверный князь Александр Ярославич, защитник земли русской» и Александр Грозные Очи – вроде как один и тот же человек… а личности – абсолютно разные. Все ж биография от жития святых отличается сильно. Скажи сейчас Александру, что он – защитник земли русской – удивился бы очень. Непременно уточнил бы, о какой именно земле речь идет. Не приведи, Господи, «рязань косопузую» защищать или, того хуже – черниговцев.

– Ага! Ага! – разволновался Ирчембе-оглан. – Ты смотри, как везет булгарину! Сам черт ему ворожит – всенепременно.

Погладив висевший на груди золотой крестик, сотник быстро прочел молитву «Христородице-деве» и тут же махнул рукой слугам:

– Арьку несите и еще вина! Хватит играть – пировать будем.

– Одно другому не мешает, оглан! – пряча довольную ухмылку, крикнул было везунчик-булгарин, да никто его уж и не слушал.

Оставив кости, гости со всем старанием налегли на так вовремя предложенное угощение, а главное – на выпивку, в коей в шатре Ирчембе-оглана недостатка не было. Ну, еще бы – он же монгольский боярин! И не из самых бедных рыцарь, всей степи – багатур. А выпить монголы любили, как ни боролся с этим еще сам Чингисхан – чтоб хоть в походах не пьянствовали – а все ж битву с зеленым змием проиграл вчистую. Никакая Яса не помогла!

Еще меньше месяца Павел был в этом походе, а уже заметил: пьянство среди монголов почиталось доблестью, по обычаю – все должны были пить, а кто не пил – тот очень подозрительный человек, либо больной, либо – сволочь. Ну, о-о-очень знакомое утверждение. После кумысной водки – арьки – и ягодной бражки – «вина», монголы очень любили лошадей, и – на третьем месте – великого хана. Никакого столь цветисто описанного в книжках всеобщего монгольского раболепия Ремезов что-то не наблюдал, скорее даже наоборот – даже знаменитая жесточайшая дисциплина оказалась вовсе не такой уж жестокой. «Если бежит из десятка один – казнят весь десяток, если десять из сотни – сотню». Ага, как же! Наказывали, конечно, не без этого, но чтоб вот так, за одного – десяток в расход пустить… Этак никаких сотен не напасешься, и все непобедимые тумены растают, как снег в солнечный мартовский день.

Нет, дисциплина, конечно, была – но вполне разумная, не столько на страхе держалась, сколько – на обычае, на уважении – ведь все, по сути-то, родичи, стыдно было подвести, не оправдать оказанного доверия.

Азартные игры, кстати, в походе тоже запрещены были, за них наказывали… простолюдинов. И правильно, нечего мужика бесом тешить, игра – она исключительно благородных мужей дело, ибо для благородного деньги, богатство – ничто: пыль, мусор, сухай ковыль степная – подул ветер – и нет. Главное не богатсво, а честь!

А вот простолюдину скопить денюжку – все дело жизни. Подлое и глупое. Ну, так ведь никакой чести-то у подлых сословий по определению нет, да и быть не может, откуда – что они, бояре, рыцари, степные богатыри – огланы? Так уж от Господа испокон веков повелось: благородным – честь и слава, «подлым» простолюдинам – презренный металл. Каждому свое – так-то!

– На, друже, Павел, испей! – хозяин шатра самолично протянул Ремезову большую пиалу – ярко-голубую с белым орнаментом.

Боярин все сделал по обычаю, как тот же Ирчембе-оглан и учил: принял пиалу достойно, двумя руками, кивнул, поблагодарил. Выпил, не поморщившись, хоть арька – так еще дрянь…

Улыбнулся:

– Доброе вино!

Так было принято говорить.

– Доброе!

Пошла чаша по кругу, пошли разговоры, шутки-прибаутки, смех. Ну, и похвальба, как же без этого?

– А вот я намедни…

– А мы с огланом…

– Выпил целый бурдюк…

– Три дня пили…

– Проснулся, думаю, – где?

– Там, в овраге том, и уснули…

– Пошел коня искать…

– Эге, ну как же! Глупая голова – враг ногам.

Кстати, – вот тоже монгольская пословица-поговорка. Как и следующая:

– Пеший конному не товарищ! Так ты, Кергенчей, отыскал коня-то?

– Отыскал. В ивняке, за оврагом.

– А, вон он куда забрел.

– Да, туда.

Дальше пили уже без всякой очереди, кто чего и сколько мог, да и не слушал уже друг друга никто, каждый про свое болтал, подвигами да пьянством бахвалился. Даже бритоголовый булгарин – и тот туда же, а еще мусульманин, да!

Ирчембе-оглан снова подсел к Ремезову:

– Не забудь, боярин, завтра твоему отряду в дозор.

Павел улыбнулся:

– Да помню.

Не то чтоб сильно опьянел, но так… весело уже, хорошо было.

– Не стану тебя уговаривать от вина отказаться, не по обычаю то, – все же не отставал оглан. – Однако ж поосторожней будь. Арька – она дюже хмельная.

Ремезов и сам понимал, что вот все уже – хватит. Напился уже, посидел, пора и честь знать, тем более, действительно – в дозор завтра. Слава богу, хмельное никогда над ним власти не имело такой, как на многих – коль уж на язык попало, так туши свет, сливай масло. Ничего подобного! Умел Павел себя контролировать, никогда не напивался по-монгольски – в умат, себя не помня… ну, разве что в ранней юности, в общаге. Но то – другое дело, нынче же…

Нынче же – в дозор нужно. Завтра. Хотя нет – сегодня уже.

Все ж опьянел Павел, опьянел – вот она, коварная арька, да еще с бражкой ягодной намешал! Вроде в голове хорошо, а ноги не идут, заплетаются. Монголам-то что – взгромоздились на коней, да брюхом на гриву… лошадка, она сама дорогу знает. Вот и Ремезову бы на коне поехать… да не с руки – слишком уж близко. От Ирчембе-оглана шатра до становища его дружины – метров пятьсот, вряд ли больше. Однако и монголы не дальше – но все на конях явились, степняку без коня невместно, вот уж точно – пеший конному не товарищ… Пеший конному… а гусь – свинье!

Павла вдруг пробило на смех, непонятно – то ли с бражки, то ли с арьки – но пробило, да так, что все вокруг веселым казалось. И многочисленные костры, и сидевшие у костров воины, даже звезды – и те были смешные, веселые, что уж говорить о луне! Толстощекая, с лучистыми, заплывшими жиром, глазами, она хохотала так громко, с такой непонятной наглостью, что Ремезов, подняв голову, даже погрозил ночному светилу пальцем – мол, нечего тут, как лошадь монгольская, ржать!