Книга нераскрытых дел - Симона Сент-Джеймс

По словам Рэнсома, причиной ареста послужило оружие. Баллистическая экспертиза показала, что Джулиана убили из того же пистолета, что и двух жертв Леди Киллер. Самого пистолета у копов не было, но имелся свидетель, видевший, как Бет уезжала с места второго преступления. Поэтому они решили рискнуть.

Бет злилась – и отдавала себе в этом отчет. Глубоко внутри, под беспрерывно сменяющими друг друга мыслями, подпитывая их, разгорались угли ярости. Трезвость – вынужденная, ведь в тюрьме алкоголя не достать, – проясняла сознание. Только через несколько дней в камере Бет поняла, что хмель ее полностью оставил и разом ушли три состояния: когда ты навеселе, когда совершенно пьяна и когда мучает похмелье. По ночам Бет крепко спала, несмотря ни на что, и до крошки съедала тюремный паек. Впервые за много лет ей удавалось думать. Удовольствия это не доставляло: дай ей кто бутылку вина, она выпила бы ее залпом, кто бы сомневался, но что ж поделать. Однако, вынужденно обретя ясность мысли, она могла попытаться составить план.

Кроме того, в тюремной камере ей не грозила опасность со стороны Лили.

Бет понимала, что ведет себя не так, как подобает испуганной и ложно обвиненной, – ест, спит, не плачет и не расклеивается. Понимала, что производит неблагоприятное впечатление на каждого охранника, который видит ее в камере, на каждого собеседника. Она холодная. Она не разговаривает, не плачет. Она даже не выглядит взволнованной. Ей не жалко убитых мужчин.

Детектив Вашингтон ненавидел Бет, особенно после цирка с ее арестом. В тот момент он кипел от ярости, как будто все это устроила сама Бет. Возмущенный Рэнсом включил в ответ все свои ораторские децибелы. В поведении копов сквозила смесь похоти и грубости, словно Бет была не человеком, а картинкой в мужском журнале. А детектив Блэк, мрачнее тучи, переживал из-за унижения Бет и стыдился напарника, остальных полицейских и своего бессилия. Его так корежило, что Бет его почти жалела. Почти.

Теперь она была неспособна на жалость к кому бы то ни было. Даже к себе.

Ее отказ разговаривать разозлил детектива Блэка, она это знала. Он думал, что теперь, когда произошло худшее, – когда Бет сидела в камере, одетая в тюремную робу, которая ей велика, – она станет такой же, как все, поддастся давлению. Но Бет понимала, что разочаровала детектива Блэка. Потому что решетки на окнах, дерьмовая еда и оскорбления, когда тебя называют убийцей и шлюхой, – далеко не самое худшее. Худшее случилось много лет назад.

Однажды детектив Блэк вошел в камеру без предупреждения, и охранница заперла за ним дверь. С тщательно причесанными волосами, хоть и слишком длинными для полицейского. В темно-синем костюме – интересно, подумала Бет, это детсадовская воспитательница помогла ему выбрать именно такой? Чисто выбритый; во время ареста, когда он проходил мимо, Бет уловила едва различимый аромат лосьона после бритья и поняла, что, если наклониться и понюхать его шею, запах будет терпким и мужским. Лосьон после бритья, отметила Бет, один из важнейших запахов в жизни девушки. Так пахнут отцы, дяди, учителя, священники или мужья. Отец Бет тоже пользовался лосьоном после бритья, но от детектива Блэка пахло иначе, потому что иногда аромат лосьона – это запах мужчины, который никогда не был и никогда не будет твоим.

Блэк долго смотрел на нее: одетая в синюю тюремную робу из джинсовой ткани, она сидела на краю койки. Здесь было холодно, но Бет не стала скрещивать руки на груди. Прижав ладони к койке рядом с бедрами, она смотрела ему в глаза.

– Где пистолет? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Бет. На этот раз она сказала правду.

– Почему вы были на месте второго убийства?

– Меня там не было. – А на этот раз нет.

Рэнсома хватил бы удар, если бы он мог ее слышать.

Детектив Блэк провел ладонью по лицу.

– Вы кого-то покрываете, – сказал он. – Вы знаете, что я это знаю. Вы знаете, что это единственный ответ, который имеет смысл. Вопрос в том – кого. И почему.

Бет молчала.

– Я найду ответ. Найду, кого вы покрываете.

Тогда она тебя убьет.

– Не найдете.

– Вы не очень-то в меня верите. Я профессионал.

– Если меня осудят, вам будет не о чем беспокоиться.

Осудят ли ее? Рэнсом – ее единственная надежда. Бет попросила вызволить ее из этой передряги и знала, что он использует все доступные ему средства. Он делает это потому, что Бет ему платит – о сентиментальных чувствах не может быть и речи. Но больше у нее никого нет.

– Вы должны мне все рассказать. – До детектива Блэка по-прежнему не доходило. – Вы неглупы, Бет. Вы понимаете, насколько все серьезно. Все – я не шучу, действительно все – уверены, что это ваших рук дело. Вы понимаете, что вас признают виновной? Что остаток жизни вы проведете в тюрьме? Помочь вам могу только я.

Хорошая речь, но уроки, которые преподала Лили, не прошли даром. Каждый преследует свой интерес – вот что твердила сестра. Да, детектив Блэк хочет ей помочь. Но в то же время он хочет раскрыть дело. Хочет стать тем человеком, который узнает правду. Ему нужна справедливость. Ему нужна Лили.

Нет. Лили не достанется никому. Кроме Бет.

– Старая история, как в «Гамлете», – сказала она детективу Блэку. – Вы в раздрае, да? Не верите, что это сделала я, но в то же время считаете меня лживой тварью.

Он отпрянул, как от плевка в лицо.

– Я так не думаю.

– Думаете. Я не убивала тех мужчин, но могла бы. Я могла бы хладнокровно выстрелить им в лицо и смотреть, как они умирают, ничего при этом не чувствуя. Вот что вы думаете, хотя знаете, что я этого не делала. Это сводит вас с ума, и это так скучно.

Блэк покачал головой. Его щеки покрылись красными пятнами.

– Вы хотите меня разозлить. Но поймите, Бет, я пытаюсь вам помочь.

– Никто, – Бет медленно и четко выговаривала каждое слово, так что они звенели в холодном воздухе камеры, – никто не пытается мне помочь. Никто не приходит сюда ради меня.

Блэк хотел возразить, но Бет не дала ему открыть рот. Ее уже тошнило оттого, что ей не позволяют вставить слово, что мужчины то и дело перебивают ее, говорят от ее имени. Можно подумать, они знают хотя бы малую часть того, что происходит у нее в голове, или способны представить себя на ее месте хотя бы на день или даже на час. Иногда