Фронтмен - Владимир Ераносян

Корсо был прав, когда заподозрил, что водители, оставленные на дороге вовсе не те, за кого себя выдают. Информацию, ради которой они разбили бампера своих автомобилей, действительно очень ждали у южной оконечности моста в Сьюидад Боливаре:

— Белорусы в автобусе. Сопровождение — "Шевроле Тахо" с красноперыми, полицейский джип и один мотоциклист…

На этот раз чутье не подвело профессионала. В шахматах и в жизни Альберто Корсо всегда готов был признать чью-то заслуженную победу. Так бывает, когда игрок или противник объективно сильнее и расчетливее. Но восхищался он только одной комбинацией — патом.

Загнанная в угол фигура, растерявшая всю свою рать, может оказаться неуязвимой. Для этого нужно сильно постараться, проявить всю свою изворотливость. И тогда враг не сумеет поставить тебя на колени, а друг не осудит за роковую ошибку. Просто обстоятельства оказались сильнее, и если бы ты был чуточку слабее, то потерял бы свое лицо. Оказавшись в ловушке, ты бы предал товарищей, а значит — самого себя.

Но ты не сдался, у тебя был собственный план. Ты не превратился в пешку, сохранив достоинство фигуры. Ты в осаде, но не склонил голову перед неприятелем. И ты вовсе не один, ведь твоя честь при тебе…

Альберто Корсо сжег за собой все мосты. Но на душе было легко, как никогда.

Первым делом он вспомнил обо мне. Перед непредсказуемой дальней дорогой в Сьюидад Боливар, куда он должен был доставить целыми и невредимыми подопечных белорусов и пересадить их на самолет до Каракаса, дон Альберто всучил мне мою горсть алмазов и отправил в Маракайбо. Там я должен был подняться на борт нефтеналивного танкера, который держал курс на Тель-Авив.

Капитан танкера был старым приятелем офицера Корсо, что гарантировало сохранность камней на протяжении всего маршрута и мой беспрепятственный сход с трапа судна на берег. В столице Израиля меня должен был встретить некий ювелир по имени Ицык, связанный с Тель-Авивской алмазной биржей. Его специализацией были колумбийские и венесуэльские изумруды, львиная доля которых из Латинской Америки поступала контрабандно как раз благодаря не слишком щепетильным в отношении закона морякам. Алмазы не были профилем Ицыка, но золотых дел мастера никогда не отказываются от легкой наживы, особенно, когда их просят об одолжении родственники или хорошие знакомые…

По сравнению с красочной венесуэльской визой израильская выглядела черно-белой ксерокопией. Кэп в считанные минуты оформил меня в штат трюмным мотористом и в спешке проинструктировал, как именно мне надо ладить с экипажем, чтобы на меня не смотрели косо на камбузе. Главное — поменьше светиться в кают-компании, даже если там «крутят» порнуху, не показываться на палубе и в жилых отсеках, не заводить знакомств, не пить ямайский ром и не играть в карты. А если станет совсем скучно — открыть иллюминатор в каюте и запустить атлантический ветер. Звезды на небе развеют скуку, а ветер охладит пыл. Обслуживать меня будет личный вестовой кэпа — проверенный боливиец, он будет приносить еду и докладывать капитану о моем самочувствии. Словом, до прибытия в порт мне было велено не высовываться, даже если на борт поднимутся дотошные израильские таможенники или нагрянут африканские пираты…

Дон Альберто проводил меня крепким рукопожатием, хлопнул по плечу и тоже тронулся в путь. Корабль отдал швартовы, продавив водную гладь тяжелой осадкой и беззлобно растревожив морских обитателей неожиданной волной.

Я не успел насладиться новой страной, немного узнал о ее быте и привычках живущих в ней людей. Но не беда. Я и оказался-то в ней случайно. Так сказать, на бегу. Значит, все еще впереди. Венесуэла в лице офицера Корсо уберегла меня от бандитов, а в образе пленительной Тианы убедила в повсеместном присутствии на планете обворожительной красоты. Жаль вот только, что не представилось побывать там, куда стремятся не обремененные погоней туристы — в нетронутых джунглях, сквозь которые невозможно пройти человеку, если только он не пуститься вплавь по течению по извилистой реке с самой чистой в мире водой.

Старожилы заверили, что воду такой чистоты почти нигде не встретишь, и уж точно не обнаружишь в наших водопроводах. Ученые, исследовавшие молекулярную структуру воды венесуэльских водопадов, утверждают, что это чудо. Молекулы воды принимают столь идеальную форму, подобную скрупулезно отрисованным снежинкам, либо под воздействием классической музыки, либо в освященных местах. Что ж, мне не удалось испить живительной воды в Венесуэле, зато Провидение давало мне шанс утолить жажду в святом городе Мира. От Тель-Авива до Иерусалима рукой подать. Я твердо решил совершить паломничество в святой город. Не только из-за воды, а больше вследствие искреннего желания поблагодарить Создателя за то, что я еще жив, и что неистребима моя мечта. Где, как не в Иерусалиме, лучше всего возносить хвалу Вседержителю!

Мечта плыла со мной, разрезая волны, но чаще улетала вперед, опережая мои мысли и движения. Обрученная с фантазией и романтизмом, она рождала восторг и ввергала в трепет. И давала Надежду, которая не позволяла Мечте умереть не только из чувства благодарности. Надежда укрепляла мечту даже тогда, когда мечта разрушалась о время и непонимание, когда она была осмеяна и попрана суетой. Надежда делала это из сострадания. И из глубокой веры в Любовь. В Любовь, которая и есть Мечта…

Перед тем, как отдать все «долги» бывшему патрону, офицер Корсо, вспомнил и о семье бедного работяги из гетто, чья жизнь была оборвана на ранчо дона Кальдерона. Альберто Корсо хоть и не имел к тому убийству никакого отношения, однако сейчас особенно отчетливо осознавал, что физическая смерть — ничто в сравнении с незаслуженно замурованной честью.

У бедолаги наверняка остались близкие, а у них еще живы в памяти совсем иные представления об убитом, отличные от того некролога, который представил дон Диего, и под которым необдуманно поставил свою подпись офицер Корсо.

Альберто не мог реанимировать труп, не мог вдохнуть новую жизнь в уже истлевшее тело. Но он имел возможность реабилитировать имя убитого, и заодно показать лицо истинного лжеца, мог назвать его имя, не опасаясь, что его собственное будет втоптано в грязь…

Он понимал, что не может исправить все свои ошибки. Но… Последний аккорд звучит даже в плохой песне. Его ставят хотя бы для того, чтобы не раздражать публику. Офицер Корсо не рассчитывал на аплодисменты, но хотел извлечь свой гвоздь из крышки гроба убитого бедняка. Свою ошибку он решил исправить единственно возможным впопыхах способом — отправить письмо в газету.

Развалы периодической прессы у станции метро привели Корсо в секундное замешательство. Диего Кальдерон выставлялся героем на первых полосах «Эль Универсаль», «Эль Обсервадор», «Динарио Эль Тьемпо» и еще пары десятков газет и журналов. За исключением разве что эротических. Надо же, похоже Чавесу для наглядной агитации и пропаганды оппозиция оставила только стены домов, заборы и туннели… Лишь в газете «Эль Насиональ» фото генерала разместили на третьей странице. Причем, фото имело маленький размер. Этот факт показался Корсо обнадеживающим, не смотря на то, что именно эта газета публиковала интервью с эмигрантами из Майами, призывающими к насильственному смещению Чавеса. Теми самыми убийцами, которые расстреливали бедняков в дни Caracazo.