Почти нормальная семья - Маттиас Эдвардссон

– Понимаю.

Он тяжело вздохнул и опустил голову. Рефлекторно я положила руку ему на колено. Его тепло передалось мне и разлилось по телу. В глазах у него блеснули слезы.

Не знаю, что я в тот момент думала. Наверное, мне было просто жаль его. От алкоголя мозги мои превратились в пюре.

– Послушай… – проговорила я и обняла его за шею.

Когда он поднял лицо, я потянулась к нему и поцеловала его.

– Не надо, – пробормотал он и оттолкнул меня.

Я отпустила его. Что мне вдруг взбрело в голову?

– Не так, – проговорил он. – И не сейчас.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Думаю, тебе лучше поехать домой, – сказал Крис, нажимая на кнопки своего мобильника. – Я вызову тебе такси. Где ты живешь?

Как глупо получилось! Я не могла поднять на него глаз.

Сказав адрес, я поковыляла в прихожую, пока он звонил. Увидев свое отражение в зеркале, я невольно прищурилась. Вид у меня был такой, словно я и до дому не доберусь без посторонней помощи.

В мобильнике меня ждало новое сообщение от Амины.

Что происходит? Где ты???

Еду домой, – ответила я.

Крис проводил меня на улицу и обнял на прощание. Объятие получилось сдержанным. Я была уверена, что больше никогда его не увижу. Сидя в такси, я ругала себя за то, что дала ему свой настоящий адрес.

Сегодня на Микаэле Блумберге новая рубашка, синего дельфиньего цвета, с белыми пуговицами и закатанными рукавами, в нагрудном кармане – небрежно скомканный платок.

Он наклоняется над столом с невероятно широкой улыбкой:

– Я очень хочу, чтобы ты встретилась с мамой. Нам нужно переговорить – всем втроем.

– Это невозможно, – отвечаю я.

От одной мысли у меня поджилки трясутся.

– И что, по-твоему, я должен ей сказать? – спрашивает Блумберг. – Что ты не хочешь видеть собственную маму?

Само собой, я хочу. Хочу больше всего на свете. Но Блумбергу этого не понять.

– Скажи как есть. Я не могу.

Он тяжело вздыхает.

– Или можешь солгать, – предлагаю я. – Ты наверняка сумеешь придумать убедительную ложь.

Адвокат качает головой:

– Я знаю Ульрику много лет.

– Я в курсе. И ты ведь довольно хорошо ее изучил, не так ли?

Блумберг замирает. Не в первый раз я бросаю такой намек – да и не в последний. Пусть ломает голову. Незнание – сила.

– Маргарету Ольсен ты тоже знаешь? – спрашиваю я.

– Ну, в каком смысле – знаю… Она ведь…

– Профессор.

Он вздрагивает, делает раздраженное лицо.

– Лунд – маленький…

– Поселок.

– Город, – отвечает он. – Лунд – маленький город.

– Она тоже думает, что я виновна?

– Что? Кто?

– Маргарета Ольсен. Она так думает?

– Об этом я не имею ни малейшего понятия, – отвечает Блумберг. – Да и какое это имеет значение? Плевать, что народ думает. Для нас важно вызвать у суда обоснованные сомнения.

– Это и вправду самое важное? Почему тогда меня не покидает ощущение, будто все уже решили для себя вопрос, что же именно произошло?

– Кто это – все?

– Полиция, прокурор – типа весь мир.

Блумберг ерзает на месте, но голос его звучит так же предельно уверенно, как и раньше:

– Это называется confirmation bias. Когда у человека есть теория и он отбрасывает все, что ее опровергает. Весьма распространенное явление. И это не обязательно делается сознательно. Чаще всего нет.

– Но ведь следствие должно вестись объективно?

Он пожимает плечами:

– Мы говорим о людях. Все мы просто-напросто люди.

Потом он трогает рукой золотую цепь на шее и собирается с духом, прежде чем сбросить на меня свою маленькую бомбу:

– Линда Лукинд.

Он ждет, не спуская с меня глаз.

– А что с ней такое? – спрашиваю я.

– Ты ее знаешь?

– Ну, в каком смысле – знаю. Лунд – маленький…

– Поселок.

Блумберг откидывается назад, подмигивая мне одним глазом:

– Рассказывай, Стелла. Ведь ты общалась с Линдой Лукинд?

– Общалась? В общем, я знаю, кто это.

– Знаешь?

Блумберг медленно кивает. Вопрос в том, что ему известно.

– Встречалась с ней пару раз. Не более того.

– Но ты знаешь, что она несколько лет была вместе с Крисом Ольсеном? Они жили вместе.

Я пытаюсь изобразить удивление, но Блумберга оно явно не убеждает.

– Я намерен представить Линду Лукинд как альтернативную подозреваемую.

– Как это? Сдать ее полиции?

Он кивает.

– Ты не можешь так поступить!

Мне становится жарко, голова кружится.

– Но ведь благодаря этому ты будешь свободна, – отвечает Блумберг.

Так он считает, что это Линда убила Криса? Потянувшись за стаканом воды, я проливаю ее на стол, пытаясь налить себе. Блумберг с интересом следит за каждым моим движением.

– Линда Лукинд подала на Криса Ольсена заявление в полицию после того, как они по весне расстались. По ее словам, Ольсен настоящий тиран. Но доказательств не было, так что следствие довольно быстро закрыли. Весомый мотив для мести, не так ли? Вне зависимости от того, правда это или нет. Как считает Лукинд, Ольсен – насильник, который издевался над ней самыми жуткими способами.

– Как считает Лукинд? Так ты думаешь, что это ее фантазии?

Блумберг машет рукой:

– Это не имеет значения. Многое и без того указывает на Лукинд как на виновницу. Мы откопали кое-что против нее.

– В смысле – откопали? – спрашиваю я. – Ты ведь не полицейский. Ты должен защищать мои права, а не изображать из себя следователя.

Он смотрит на меня как на несмышленого ребенка:

– Тем не менее обычно получается именно так. Когда полиция не делает свою работу, мы копаем вместо них. Речь не о том, чтобы засадить Лукинд. Я просто должен позаботиться о том, чтобы существовали обоснованные сомнения в твоей виновности.

По мне течет пот. Воздух кажется душным.

– Нет, – говорю я. – Так нельзя. Не впутывай сюда Линду.

Он смотрит на меня с изумлением:

– Но это может быть твоим спасением, Стелла! Я поговорю с твоей мамой.