Сладкое искушение - Кора Рейли

— Вспомни байкеров, — сказал Фаро, но я его почти не слышал. — Нам необходима информация.

Андреа судорожно сглотнул.

— Если ты хочешь иметь наследника, тебе нужно сохранить жизнь Гайи, потому что Даниэле и Симона не твои. Они мои.

Статические помехи ударили мне в уши. Я бросился на него, осыпая ударами его лицо, грудь, живот. Я бил каждый сантиметр его тела, до которого мог дотянуться.

— Кассио, остановись! — Фаро схватил меня за плечи, но я с ревом оттолкнул его, скорее звериным, чем человеческим. Он врезался в стену и рухнул на пол.

Затем я снова повернулся к Андреа. Его взгляд говорил, что он знал, что умрет.

Мои кулаки горели с каждым новым ударом. В своей слепящей ярости я ударил по плоти и костям, даже по полу под нами. Бил и бил до тех пор, пока не перестал дышать, пока костяшки пальцев не запульсировали от боли, пока грудная клетка не заболела под невидимой тяжестью. Оттолкнувшись от трупа, я прислонился к стене, тяжело дыша. От удара о каменный пол у меня раскололись костяшки пальцев.

Я судорожно вдохнул и закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то был совершенно спокоен. Андреа превратился в кровавое месиво. Мне не нужно было проверять пульс, чтобы понять, что он мертв. Я убил многих людей ножом, пистолетом, молотком, бритвой, но никогда голыми руками. Я не позволял гневу диктовать свои действия. А сегодня позволил.

Фаро сидел напротив, настороженно глядя на меня.

— С тобой все в порядке?

Я вытянул свои окровавленные руки. Моя рубашка и брюки промокли насквозь. Мои пальцы болели, шевеля ими. Я криво усмехнулся.

— Моя жена трахалась со своим сводным братом весь наш брак… Даниэле… — мои слова замерли во рту, в горле пересохло.

Поморщившись, Фаро встал. Он перешагнул через труп и чуть не поскользнулся на крови.

— Блядь, — прорычал он, прежде чем остановиться передо мной. Он протянул мне руку.

Я взял его и позволил ему поднять меня, даже когда острая боль пронзила мои пальцы.

Фаро тронул меня за плечо.

— Андреа мог сказать это, чтобы спровоцировать тебя, Кассио. Ты не знаешь, сказал ли он правду. Даниэле и ребенок могут быть твоими. Неужели ты действительно думаешь, что Гайя рискнула бы положить кукушкины яйца в твое гнездо?

— Не называй их так, — прохрипел я.

Фаро смотрел на меня с такой пронзительной напряженностью, что у меня заскрипели зубы.

— Андреа знал, что его ждет. Медленная смерть, долгие часы жестоких пыток, пока он не выдаст все свои секреты. Провоцируя тебя, он заработал быструю смерть.

Я посмотрел на кровавое месиво на полу.

— Сомневаюсь, что это был безболезненный конец, на который он надеялся.

— Нет, не безболезненный, — ответил Фаро, проследив за моим взглядом. — Но довольно быстрый. Лучше, чем он того заслуживал, если спросишь меня.

Я прислонился спиной к стене, не зная, куда дальше идти. Моя жена предала меня, призналась, что предпочла бы увидеть меня мертвым, пригрозила убить нашего ребенка… если он вообще был нашим.

Моя грудь сжималась, пока каждый вдох не превратился в настоящую борьбу.

— Что ты теперь будешь делать? — спросил Фаро. Я встретил его осторожный взгляд. — С Гайей, — уточнил он, будто я не знал.

— Понятия не имею.

Я не мог… не хотел ее убивать. Она все еще являлась моей женой, матерью Даниэле и Симоны. Моя голова упала вперед под напором нахлынувших на меня эмоций.

— Кассио, — Фаро с мольбой сжал мое плечо.

— Позвони моему отцу. Попроси его приехать. Ему необходимо об этом знать. Пока никого не предупреждай. Нам нужно придумать какую-нибудь историю.

— Ты будешь держать интрижку Гайи в секрете?

— Конечно. Не хочу, чтобы люди знали. Мы все свалим на Андреа. Объяви его предателем, каковым он, вероятно, и был.

— Возможно, Гайя знает больше. Если она была его любовницей, они могли говорить об этом.

Я стряхнул с себя хватку Фаро. Новая волна ярости и отчаяния поднялась во мне.

— Мне нужно проверить, как она там.

— Кассио, — сказал Фаро, сжимая мое плечо. — Даже если ты не убьешь ее, ты больше не сможешь ей доверять. Твой брак закончился.

Я ничего не сказал, только поднялся по лестнице. Я нашел Гайю и доктора в ее спальне. Она лежала в постели, словно одурманенная наркотиками. Доктор был весь в поту, а на лбу у него красовалась припухлость.

— Она сопротивлялась. Пришлось усыпить ее и положить в постель. Иначе она причинила бы боль себе и ребенку, — доктор Сэл осмотрел мою окровавленную одежду. — Может, мне проверить ваши раны?

— С ребенком все в порядке? — спросил я с порога, не в силах войти, подойти ближе к моей жене и кровати, в которой она меня предала.

— Да. Конечно, это не идеально, что я должен был успокоить ее лекарствами. Если она все еще будет в такой истерике, когда проснется, нам придется ее сдерживать. Я не могу продолжать давать ей успокоительные в ее состоянии.

— Можем ли мы достать ребенка сейчас?

Сэл отрицательно покачал головой.

— Теоретически. Но мы должны дать еще две-три недели, по крайней мере.

Как я могу быть уверен, что ребенок в безопасности? Мне придется следить за Гайей круглосуточно и надеяться, что она переживет смерть Андреа. Я знал, что был глупцом, надеясь, что она справиться. И действительно, на что я мог надеяться в этот момент? Что мы будем жить под одной крышей, ненавидя друг друга? Гайя проводила каждую свободную минуту, желая моей жестокой смерти, а я каждый вздох, обижаясь на нее за то, что она сделала. Этот брак был мертв. Так было с самого начала.

— Оставайся с ней, — сказал я. Я вышел и направился в хозяйскую спальню, где быстро принял душ и оделся, прежде чем отправиться в комнату Даниэле.

Он заснул, свернувшись калачиком на своей стороне кровати. Я медленно подошел к нему и опустился на пол. Я погладил его по непослушным волосам. Он был похож на Гайю. Именно это все и говорили с самого начала. Ее карие глаза и темно-русые волосы, даже черты лица. У него не было ничего от меня. У моих сестер и матери был такой же темно-русый цвет волос, поэтому я предположил, что он унаследовал его от них. Я закрыл глаза. Андреа и Гайя были очень похожи внешне. Если Андреа являлся отцом Даниэле, это объясняло, почему он ничего не знал обо мне.

Острая боль пронзила мою грудь. Я посмотрел на маленького мальчика, которого любил больше всего на свете. Я никогда не любил Гайю, даже ради нее самой.