Последний романтик - Тара Конклин

– А ты его?

– Нет, конечно.

– А что насчет той недавней стычки возле бара «Лотос»?

Какое-то время Луна молчала.

– Я… Да. Тогда я дала ему пощечину. Он начал драку с Донни. В смысле он замахнулся на Донни. Донни приставал к нам.

– Это Донни Линзано, твой бывший приятель?

– Он никогда не был моим приятелем.

– Ты можешь снять рубашку?

Луна покачала головой:

– Простите?

– Рубашку. – Детектив Генри показал на Луну и покрутил пальцем в воздухе. – Мы хотим удостовериться, что нет никаких признаков физического взаимодействия между тобой и мистером Скиннером. Синяки, царапины. Нам нужно, чтобы ты сняла рубашку.

Оба детектива смотрели на нее скучными, холодными глазами.

– Не могу я… Нельзя ли мне остаться одной?

– Разумеется. – Они переглянулись. – У тебя две минуты, – сказал Генри, и они вышли.

Луна встала. В тишине, установившейся в комнате, она слышала приглушенные звуки мужских голосов, отдаленный смех, шаги, внезапный вскрик. Она подошла к окну и посмотрела на стену здания напротив. Внизу справа шел ряд окон, за которыми возле компьютеров сидели женщины в странных, сложных наушниках с антеннами на головах. Они были похожи на насекомых и казались опасными. Было похоже, что все они говорили или слушали. И смотрели при этом прямо в свои компьютеры.

Луна начала расстегивать рубашку. В окне напротив женщины шевелились и тянули головы, все эти головы и шевелящиеся рты казались единым целым, а не отдельными, индивидуальными частями – как кукурузное поле или толпа на стадионе. Сегодня на Луне был черный лифчик с пуш-апом, с которым ей давали больше чаевых, когда она наклонялась над машинкой для льда или протягивала стакан. Тут нечем было гордиться, но так делают все бармены, мужчины закатывают рукава, чтобы показать загорелые, мощные бицепсы, женщины надевают топики в обтяжку и короткие юбки. Но теперь этот лифчик выставлял ее манипулирующей, нечестной и как будто в чем-то виноватой: зачем нужно так себя выставлять? Что ты пытаешься спрятать за всей этой соблазнительной кожурой?

Луна аккуратно сложила рубашку. Когда она клала ее на стул, в дверь коротко постучали, и детективы вернулись в комнату быстрее, чем она успела ответить. С ними была женщина в форме, которая встала возле двери и стала смотреть в сторону Луны, не глядя, собственно, на нее.

Женщина стояла, где стояла, а мужчины подошли к Луне, не отрывая взгляд от ее туловища, обнаженной середины, черного лифчика, груди, которую тот почти не скрывал. Луна задрожала и скрестила руки на животе.

– Пожалуйста, уберите руки, – сказал детектив Генри, но не злобно, и обошел вокруг нее, изучая.

Взгляды обоих мужчин так и скользили вверх и вниз.

– Хорошо. Все. Спасибо, мисс Эрнандес.

Луна натянула рубашку. Она сосредоточилась на застегивании маленьких жемчужно-белых пуговок, каждую в свою петлю. Опустив глаза, она занималась этим. Почему-то этот процесс застегивания рубашки перед двумя мужчинами казался более интимным, чем когда они осматривали ее полуобнаженной. Вдруг Луна поняла, что женщина-офицер тихо вышла из комнаты.

– Приносим свои извинения за причиненные неудобства, – сказал детектив Кастеллано. – Вот вам жетон на автобус.

Детектив Генри выложил на стол золотистый жетон и подождал, чтобы Луна его забрала, после чего полицейские проводили ее из комнаты и из здания и вывели на тротуар перед участком. Луна стояла там как завороженная, глядя на золотой кружок в своей руке. Вечерело, небо подергивалось оранжевым, дневная жара начинала спадать. Она провела с детективами около часа, и за это время смерть Джо стала чем-то иным; она стала его смертью. Теперь не было никакой ошибки, никакого неверного опознания. В его квартире, на полу. Повреждение мозга. Жуткий звук падения Джо. Почему она не поняла? Почему не позвала кого-нибудь?

Зерно сомнения и сожаления, ужаса и тоски, заложенное глубоко внутри ее, как песчинка в устрицу, останется с Луной до конца жизни. Год за годом оно будет покрываться слоями блеска и со временем превратится в нечто прекрасное – в память о Джо, осторожную нежность, с которой Луна будет принимать все последующие жизненные решения. Но в тот момент, вспоминая офис, полный говорящих женщин, и холодные глаза детективов, Луна испытывала только жалость, жалость к пропащей жизни Джо и ее собственной.

Автобусный жетон нагрелся от жара ее ладони. Луна швырнула его на тротуар, и он упал с плоским жестяным звуком. Луна зашагала прочь.

Из угла в угол крест-накрест тянулась желтая полицейская лента. «Не пересекать! Не пересекать! Не пересекать!» Чувство мрачной целеустремленности, растущее во всех нас весь день, – во время полета из Нью-Йорка, встречи с детективами, поездки в такси из центра Майами в Саут-Бич, – вдруг померкло. Никто не шевельнулся, чтобы открыть дверь.

– Просто дерни ее, – прошептала наконец Кэролайн, хотя было неясно, к кому она обращается – ко мне, к Рене или к себе самой. За нами со щелканьем закрылась дверь лифта. Раздался легкий шорох опускающейся кабины, и в ее отсутствие в холле как будто стало еще тише, а воздух сгустился.

Я стояла позади сестер. Полы из бледно-серого мрамора, светящиеся конусы на стенах. Поверх наших голов из серебристой отдушины струился прохладный воздух. Кипящая жара снаружи, синий занавес неба, соленый привкус Атлантики – другой город, другая страна.

Эта дверь в квартиру Джо вызывала в нас чувство стыда. За ней, за желтым перекрестьем с запретительной надписью, находилась квартира, где наш брат прожил два года. Мы никогда раньше не были тут. К Джо приезжала только Нони, но в этот раз она ехать отказалась.

– Ноги моей больше не будет в этом штате, – заявила она, не вставая с постели, как будто ее сына погубили духота и крокодилы.

Именно я обсуждала с ней эту поездку, и не потому, что мне так хотелось, но просто Кэролайн и Рене еще не успели приехать в Бексли. Рене задерживалась на какой-то медицинской конференции в Денвере, а Кэролайн не могла найти няню на ночь, потому что Натан уехал по работе. «Я не хочу брать с собой детей, – сказала она. – Это будет чересчур».

Нони лежала в постели в желтом халате, опираясь на подушки, с беспорядочно вьющимися вокруг головы волосами. На какую-то безумную секунду она показалась мне похожей на печальную пасхальную курицу-переростка.

– Ну ты не можешь винить из-за Джо всю Флориду, – сказала я.

– Ну а что тогда? – ответила Нони. – Скажи, а кого я могу винить?

– Иногда бывает, что некого.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Я тоже его любила, – возразила я.

– Ха! Да его все любили, – ответила Нони. – Все. И посмотри, до чего это его довело.

– Дайте я, – сказала в этот момент Рене. Одним рывком она сдернула ленту с резким рвущимся звуком, скатала ее в шар и швырнула на пол. – Ключ? – спросила она, оборачиваясь к Кэролайн.