Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов

ограниченна, чтобы иметь собственные политические цели. Но желание играть роль влиятельной персоны, пусть только посредницы, опьяняло ее. Она посвящала Распутина в интимные секреты императорской четы и облегчала его непрерывные вторжения в государственные дела.

Влияние «старца» не замедлило распространиться и на политические круги. Просители всех сортов осаждали его резиденцию: высокие чиновники, члены клира, светские женщины и т. д.

Он нашел драгоценного помощника в лице восточного врача Бадмаева[141], порочного субъекта, занимавшегося медициной без диплома и заявлявшего, что он привез из Монголии лекарственные травы и волшебные рецепты, будто бы с большим трудом добытые у тибетских знахарей. На самом деле он сам делал свои драже из препаратов сообщника-аптекаря. Он торговал дурманами, наркотиками, обезболивающими и возбуждающими средствами, которые называл: «Тибетский эликсир», «Тянь-Шаньский бальзам», «Сок черного лотоса» и т. д. Эти два шарлатана были рождены для взаимопонимания и сообщничества.

Когда угрожает бедствие, кажется, все объединяются, чтобы его ускорить. Несчастная война с Японией, революционные потрясения 1905 года, болезнь цесаревича – эти трагические обстоятельства, заставлявшие взывать к Всевышнему, в то же время создали кредит «божьему человеку».

Роковое ослепление Распутиным несчастной императрицы Александры было, очевидно, его самым важным козырем; но никогда не говорилось о том, чем оно объясняется и до некоторой степени оправдывается.

Принцесса Алиса Гессенская въехала в Россию вслед за гробом[142]. Она взошла на трон, не успев узнать свою новую родину и сблизиться с народом, которым была призвана править. Она тотчас оказалась в центре всеобщего внимания, и ее природные робость и нервозность усилились и были приняты всеми за холодность и безразличие. Этого было довольно, чтобы молодую царицу нашли высокомерной и надменной. Ее мистическая вера в свое предназначение и жгучее желание прийти на помощь мужу, усиленные впечатлением от смерти его отца и трудностей властвования, заставили ее вмешаться в государственные дела.

Императрицу упрекали в любви к власти, а императора в том, что он ею недостаточно пользовался. Понимая, что она не сумела завоевать симпатий русского народа и даже придворных и аристократических кругов, молодая государыня замкнулась в себе.

Обращение в православие развило в ней природную тягу к экзальтированному мистицизму и подготовило к влиянию Распутина, как перед этим она оказалась под властью магов Папюса и Филиппа. Но прежде всего страшная болезнь цесаревича сделала из несчастной императрицы покорное орудие в руках «божьего человека». Ничто не могло ограничить доверия матери к тому, в ком она видела спасителя жизни и здоровья ее сына. А этот сын, столь любимый и долгожданный за жизнь которого она не переставала трепетать, был наследником престола! Спекулируя на тревоге отца и матери и их династических заботах, Распутин добился господства над всей Россией.

Несомненно, у «старца» была гипнотическая сила. Министр внутренних дел Столыпин, вступивший с ним в открытую борьбу, сам рассказывал, что, когда он вызвал Распутина, тот старался гипнотизировать его: «Он бегал по мне своими бесцветными глазами и произносил таинственные и бессвязные изречения из Библии, делая странные жесты рукой. И я почувствовал, как во мне растет побуждение, которому я не могу сопротивляться против этого канальи, сидящего напротив меня. Он стал производить на меня сильное моральное давление. Тем не менее, я владел собой и грубо прервал его, сказав, что он полностью в моей власти».

Столыпин, чудом спасшийся в 1906 году от первого покушения, был убит через несколько месяцев после этой беседы.

Скандальное поведение «старца», его таинственное влияние на решения верховной власти, непристойность его нравов все же, наконец, смутили наиболее здравомыслящие круги столицы. Даже пресса, бравируя перед цензурой, разоблачала низость «святого человека».

Распутин счел благоразумным скрыться, по крайней мере на время. В марте 1911 года он взял свой посох пилигрима и отправился в Иерусалим, а потом в Царицын, где провел лето у одного из своих пособников, монаха Илиодора[143]. По возвращении, в начале зимы оргии возобновились с новой силой.

Претензии «старца» на святость могли внушать почтение лишь тем, кто видел его издали. Кучера, возившие его в баню с женщинами, официанты, прислуживавшие ему во время ночных оргий, тайные осведомители, наблюдавшие за ним, хорошо знали, что к чему. Легко себе представить, как это все могло быть использовано революционной партией.

Среди тех, кто способствовал его восхождению, у многих, наконец, открылись глаза. Архимандрит Феофан, проклиная свое заблуждение и упрекая себя, что он привел Распутина ко двору‚ смело поднял голос против него… и достиг лишь того, что был сослан в Тавриду[144]. Одновременно место епископа в Тобольске было отдано невежественному и продажному крестьянину, другу детства Распутина[145], чтобы позволить прокурору Святейшего Синода[146] предложить Распутину сан священника. Православная церковь заволновалась. Саратовский епископ Гермоген[147] был особенно неистов. Окруженный несколькими священниками, среди которых был монах Илиодор, старый товарищ «старца», он имел с последним самые бурные столкновения. «Проклятый!.. Святотатец!.. Развратник!.. Вонючая скотина!.. Дьявольская гадюка!..» Наконец, он плюнул Распутину в лицо. «Старец» поспешил дать отпор, изрыгая грубейшую брань. Огромный и сильный Гермоген, бил его по голове своим наперстным крестом: «На колени, презренный!. На колени перед святыми иконами… Проси прощения у Господа за твою гнусную грязь. Клянись, что больше не осквернишь своим присутствием дворец нашего любимого государя!..»

Распутин, потея от страха, размазывая по лицу кровь, идущую из носа, бил себя в грудь, бормотал молитвы и клялся в чем угодно. Но как только он спасся оттуда, то первым делом бросился жаловаться в Царское Село. И месть не замедлила: несколько дней спустя Гермоген лишился епископства, а монах Илиодор был арестован и заключен в одну из монастырских тюрем[148]. Тем не менее, Распутин так и не получил сана священника.

После церкви возмутилась Дума. Депутат Пуришкевич писал: «Я хочу пожертвовать собой и убить эту каналью!» Владимир Николаевич Коковцов, председатель Совета, был принят государем и умолял его сослать Распутина в Сибирь[149]. В тот же день Распутин позвал к телефону близкого друга Коковцова: «Твой дружок председатель хотел напугать папу. Он ему наговорил про меня все, что мог дурного. Но это бесполезно. Папа и мама меня любят. Ты можешь об этом позвонить от моего имени Владимиру Николаевичу». Коковцов был освобожден от своих обязанностей в 1914 году под давлением Распутина и его клики.

Государь тем не менее понимал, что нужно делать уступки общественному мнению. На этот раз он устоял против просьб императрицы, и Распутин был сослан в свою сибирскую деревню.

В течение двух лет «старец» лишь ненадолго появлялся в Петербурге, но тем не