Последние дни. Том 1 - Тим Пауэрс

Кокрен подумал, что хорошо было бы выпить еще холодного американского пива, чтобы отбить сохранившееся во рту воспоминание о кремнистом привкусе кларета, который месье Леон непрерывно подливал ему в бокал (самом ценном фамильном vin de bouche[45] урожая аж 1945 года, из винограда, который оставался неподрезанным во время нацистской оккупации), пока мадам Леон нудным голосом читала одну за другой пожелтевшие страницы старинной пьесы. И сейчас он вспомнил, как его усталый мозг в конце концов отказался от попыток переводить французские фразы и он начал просто улавливать случайные созвучия с английскими словами, что почему-то оказалось сплошным потоком непристойностей, то по-детски непосредственных, то почти гнусных. Престарелая чета явно хотела, чтобы он вынес из пьесы какую-то мораль, и, хотя он явился в Керак на ферму, выстроенную еще в пятнадцатом веке, лишь для того, чтобы передать им урну, содержавшую прах их дочери и нерожденного внука или внучки, ему быстро стало ясно, что они пытались уложить его в постель с другой – младшей – дочкой, придурковатой Мари-Клер. Мысль, заставившая его сбежать из их дома и рвануть на своей арендованной машине по трассе D-1 по равнинам Нижнего Медока в Париж, выражалась примерно так: «Сейчас только январь – они хотят повторить попытку зачать от меня внука в этом году тринадцати лун».

– Пьеса начинается с того, – сказал Мавранос, – что Дионис приходит в Фивы под видом странника из Фригии, но тут же увлекает всех местных женщин в холмы, где они пляшут в его честь, облачившись в звериные шкуры и размахивая жезлами, увитыми плющом и увенчанными сосновыми шишками.

– Кути, полегче с вином, – перебила его Анжелика.

Но подросток поставил бутылку лишь после того, как вновь наполнил свой золотой кубок, а заговорив, обратился к Мавраносу:

– А была ли на этих жезлах еще и кровь?

– Чуть позже появилась, – ответил Мавранос. – Старый, отрекшийся царь Кадм украсил голову венком из плюща и тоже отправился почтить Диониса, но его наследник Пенфей, возмущенный безумным, по его мнению, поведением, приказывает арестовать чужака и посадить в тюрьму. Но чужак-то на самом деле бог Дионис, и ему ничего не стоит учинить землетрясение, развалить тюрьму по камушкам и выйти на свободу. Пенфей спрашивает, кто его выпустил, и пришелец отвечает: «Тот, кто лозу дает нам с виноградом». Пенфей пытается спорить, но чужеземец лишь смеется и говорит: «Упрек в бешенстве почетен для Диониса».

– Что же сказал на это Пенфей? – словно подавая реплику, спросил Кокрен.

– Ну, считается, что эта строка утрачена. В большинстве современных изданий редакторы вставляют что-то вроде: «Бог, который заставляет мужчин и женщин вести себя как безумцы». Но у отца Скотта Крейна был настоящий древний список на латыни, и там имеется первоначальный текст, который переводится как «нечестивый дар, заставляющий людей отрекаться от своих дурных деяний». Потом пришелец уговорил Пенфея переодеться и отправиться шпионить за женщинами, прикинувшись одной из них. Пенфей тогда вел себя так, будто его хорошенько шарахнули по башке, – в глазах у него двоилось, и он даже сказал: «Ты кажешься быком мне, чужестранец. Вон, у тебя на голове рога… Так был ты зверь и раньше? Бык, бесспорно!»

Кокрен почувствовал на себе взгляд Пламтри, но не оглянулся на нее, а прошел в кухню и умудрился достать из холодильника три банки «Курз», не глядя прямо на мертвеца, лежавшего на столе. Боковым зрением тело казалось громадным.

– Извините, – сказал он, вернувшись в кабинет, и вскрыл одну из банок. Потом, хлебнув холодного пива, от которого приятно защипало язык, выдохнул: – Продолжайте, пожалуйста.

– Ну, – сказал Мавранос, – одурачить женщин переодеванием Пенфею не удалось, они набросились на него и разорвали на части. Его собственная мать, Агава, лютовала хуже всех – она словно помешалась и не узнала сына, она была уверена, что они поймали горного льва, или кого-то в этом роде, и, оторвав ему голову, принесла ее в город, донельзя довольная собой. Старик Кадм, ее отец, встретил ее, разглядел, что это голова внука… После долгого разговора с отцом к Агаве вернулся разум, и она тоже разглядела свою добычу; они оба пришли в ужас от содеянного ею – и тут еще один утраченный кусок, две-три страницы, не меньше. В современных изданиях их заполняют выдуманными речами Кадма и Агавы, ужасающейся тому, что наделала. А в финале, где опять идет первоначальный текст, Дионис обещает превратить Кадма и его жену в огромных змеев, а Агаву отправить бесприютно скитаться до конца жизни.

– И все? – спросила Пламтри. – Как по мне, так совершенно безрадостная история.

Анжелика закрыла глаза и тяжело вздохнула; похоже, ей ужасно надоели замечания Пламтри, но и одергивать ее не хотелось.

– Да уж, – согласился Мавранос. – Возникает вопрос, почему бог так взъелся на них, когда они, очевидно же, сделали именно то, чего он от них хотел. В этом не было никакого смысла – если исходить из текста, который публикуют в наши дни. Но в исходном варианте, после того как Кадм и Агава осознали, что она сделала, бог предлагает им священное вино под названием вроде «Плательщик долга»; он говорит, что, выпив этого вина, они утратят все воспоминания о Пенфее и, следовательно, угрызения совести и скорбь от его жестокого убийства. Тем самым они передали бы призрак Пенфея богу, а он за это даровал бы им беспамятство и покой. И причина, по которой бог так разгневался на них, в том, что в финале пьесы, в конце этой утраченной части, они отказываются от его предложения, его дара – они не в состоянии отречься от своей любви к Пенфею, не могут заставить себя лишиться его, пусть даже и мертвого.

Анжелика все сильнее мрачнела; вид у нее был такой, будто она сейчас плюнет.

– Дионис не только желает забрать печаль, но, больше того, он не желает ждать, пока это произойдет само по себе. – Она сильно передернула плечами. – Не хотелось бы общаться с ним напрямую, заходить к нему в гости; если нам все же придется иметь с ним дело, то лучше общаться с его постояльцами.

Пит, стоявший опершись задом на стол, взглянул на Анжелику, удивленно вскинув брови:

– Он держит постояльцев?

Диана опустилась на диван и обхватила руками выпирающий живот.

– Получается, что рассчитывать на помощь Диониса не стоит, так? – спросила она. – Мы ведь хотим не отречься от Скотта, а сделать совсем обратное.

– Потому-то, как я понимаю, нам и нужен посредник, – сказал Мавранос и, прищурившись, взглянул на Кокрена. – Откуда у тебя эта отметина на руке?

– Я… – начал было Кокрен.

– Иисусе! – вдруг взревел Пит Салливан, отскочив от стола. – Анжи! Принеси скорее флакон аэрозоля для промывки тормозов!

– Нет! – сердито отозвалась Анжелика, подскочившая от его крика. – Что случилось? Оса?

Кути так поспешно соскочил со стола, что всеми забытая тарелка с остатками буйабеса слетела и, гулко стукнувшись, выплеснула на ковер терпко пахнущий рыбный бульон.