Лесные сказки и были - Виталий Бианки

– Ох, глупый, глупый! – шепчет сынишка» – Сейчас ведь прыгнет на землю. Пойдём скорей, прогоним лисицу!

– Подожди, подожди! – шепчу. – Посмотрим, чем кончится.

В первый раз я своими глазами видел, как лисица охотится за белкой.

Бельчонок тихонько спустился уже до половины берёзы – и тут вдруг замер на ветке. Да вдруг как затрясётся на лапках, как закричит, зацокает!

– Увидел, увидел! – шепчет сынишка.

Сомнений быть не могло: белый кончик рыжей трубы – хвоста лисьего – высунулся из куста, и бельчонок его заметил!

«Эх, лисонька! – подумал я про себя. – Рано победу затрубила! Думала, уж вот он – твой бельчонок! Заиграла хвостом, да и выдала себя».

Кончик лисьего хвоста сейчас же опять исчез за кустом.

Но бельчонок никак не мог успокоиться. Он пронзительно громко ругал коварную лисицу уже не знаю какими своими беличьими словами и весь трясся от негодования.

Потом, когда лисий хвост исчез, замолчал. И вдруг, чего-то ужасного испугавшись, винтом взвился по стволу к себе на спасительную вершину. Может быть, вообразил себе, что лисица сейчас прыгнет за ним из-за своего куста – на полдерева.

– Дело затягивается, – шепчу я сынишке. – Но – терпение: лисица, видимо, решила сидеть в засаде хоть до вечера. А бельчонок, конечно, голодный. На берёзе ему долго не высидеть: там ему ни шишек, ни орехов. Всё равно придётся слезать.

Прошло несколько минут. Ни лисица, ни белка не подавали никаких признаков жизни. Сынишка уже начал меня за рукав дёргать:

– Прогоним лисицу и пойдём грибы собирать.

Но тут бельчонок опять показался из своего прикрытия и прыгнул на одну из тонких верхних веток берёзы. Это была одна из самых длинных веток дерева, и она, как вытянутая рука, указывала прямо на опушку леса – на ту самую крайнюю сосну, с которой полчаса тому назад спустился бельчонок.

Бельчонок разбежался по ней и, сильно качнув конец ветки, прыгнул.

– Бешеный! – шёпотом вскрикнул сынишка. – Он…

Сынишка хотел, конечно, сказать, что бельчонок попадёт прямо в пасть лисице.

Но не успел договорить, так быстро всё кончилось! Бельчонок, разумеется, не рассчитал: допрыгнуть до опушки с берёзы он не мог. Самой ловкой белке не перелететь такого расстояния по воздуху – не птица же! Просто, видно, бельчонок с отчаянья прыгнул: будь что будет! И он, конечно, кувырнулся, не пролетев и половины расстояния до сосны.

Надо было видеть, как он летел вниз, растопырив все четыре лапки и вытянув тонкий хвостик, – прямо в куст, где сидела лисица, прямо на неё!

Но не успел он долететь до куста, как лисица…

Думаете, подскочила и на лету схватила его в зубы?

Нет, лисица опрометью выскочила из куста и сломя голову бросилась наутёк через пни и кусты.

Громкий смех сынишки – прямо мне в ухо – чуть не оглушил меня.

А бельчонок, упав на куст, не разбился: ветви спружинили, слегка подкинули его лёгкое тельце и, опять приняв на себя, мягко опустили его на землю. Бельчонок – скок-скок-скок! – и на сосну. С сосны на осину, с осины ещё на какое-то дерево – и скрылся из глаз в лесу.

Сынишка хохотал до слёз. И весь лес, казалось, хохотал с ним – все капельные глазки дождя на листьях, на траве и кустах.

– Бешеный! – твердил сынишка сквозь смех и слезы… – Ну, прямо бешеный!.. Как он на лисицу-то! Как она от него!.. И хвост поджала! Вот бешеный бельчонок.

– Ну, – спросил я, когда он прохохотался, – теперь понимаешь, почему я не дал тебе бежать от Клеопарды?

– Знаю, знаю:

Вывод ясен без картин —

Часто, в битвах не робея,

Побеждает трёх один.

Уж не знаю, откуда он взял эти стишки! Он у меня набит стихами и выпаливает ими вдруг, как из пушки.

Весёлые мы пришли в тот день из лесу.

Пришла осень, и мой подсолнух поспел. Я пошёл срезать его, а Ирка за мной увязалась.

Я ей говорю:

– Всё равно я семечки себе возьму: ведь подсолнух мой.

А она говорит:

– Нет, мой!

Я говорю:

– Как это так – твой? Здравствуйте! Я его посадил. И загородку кругом сделал, чтобы не сломали. Значит, мой.

Она мне:

– А поливала его всё лето я. Значит, мой!

Поливала она – это правда. Просто мне некогда было: всё время охотился на одного тигра. Он в конце сада живёт, в джунглях. Да ведь подсолнух-то я для себя посадил, не для Ирки. Значит, он мой. Правда?

Я и говорю:

– Ирка, – говорю, – лучше не лезь. А то ударю!..

Она заревела. А всё равно идёт за мной. Уж такая упрямая! Так вместе и дошли до загородки, где мой подсолнух.

Смотрю, что такое? На подсолнухе мой тигр сидит.

Он рыжий. А на спине – раз, два, три, четыре – пять ровных чёрных полос.

Я так и стал. Тигр нас не видел: мы от него за кустами были…

Он сидит и преспокойно себе выковыривает семечки из цветка. Выковырнет их и на задние лапы сядет. Как человек: передними держит семечко – и в рот. Шелуху прочь, а семечко за щёку.

Уж чуть ли не половину семечек выковырял!

Я Ирке шепчу:

– Тихо! Стой, не шевелись!

И скорее за рогатку.

Прицелился – бац!

Тигр пискнул – и брык с цветка.

Смотрю, бежит по траве.

Я – за ним.

Он – на забор.

Я подбежал, он – виль! – и на другую сторону.

Я Ирке кричу:

– Тут держи!

Сам – через забор.

Он опять на эту сторону.

Ирка, конечно, струсила схватить его, хоть он и раненый: на заборе кровь.

Я поднял сук и со всей силой – раз! – по забору.

В него не попал, а всё равно сшиб.

Он сорвался и в яму – бух!

Под забором большая была яма. С водой!

Смотрю, плывёт.

Я побежал кругом ямы.

Он вылез – и шасть на дерево! Сухая осина там стояла. Вся в дырьях, в дуплах.

Он по стволу – и в дупло. Я заметил, в какое.

Я влез на осину и кепкой дупло заткнул.

– Готово! – кричу.

А Ирка снизу:

– Вот он, вот он! С другой стороны выскочил!

Вот ведь! Я скорее вниз.

Смотрю, сидит на пеньке, на меня обернулся. Щёки оттопырены – уморительная мордаха!