К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

похоронить мой брак с герцогом дю Шатлэ. Да и что угодно готовы похоронить, лишь бы остаться под этой крышей. Но не советую торопиться! Вы, наверное, не понимаете, что уйти из этого дома можно не только по приказу полиции!

Метнув на золовку и брата осуждающий взгляд, я зашагала к двери.

— Так ты… ты поедешь в Мальмезон? — бросила мне вслед Стефания.

— И не подумаю!

Выйдя, я громко хлопнула дверью и в тот момент уверена была, что сдержу слово.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось повидаться с Александром. Мне казалось, я начинаю запутываться. Последнее время меня будто кривые зеркала окружали, и я шла среди них, не понимая, верен ли мой путь. Будто не хватало вокруг свежего воздуха, будто приближался ко мне какой-то жуткий спрут, одним щупальцем приманивая к себе, а другим — обвиваясь вокруг моей шеи… Герцогу дю Шатлэ многое можно было поставить в вину. Да, он бывает груб, да, он иногда пьет, и я не отрицала, что он изменяет мне время от времени с женщинами, которые не так уж много для него значат и которых он, сделав над собой усилие, легко мог бы обойти стороной. Но он всегда был настоящий и искренний. Любому его слову можно было верить. Он никогда не говорил неправды и всегда следовал по пути чести.

Именно этого чувства доверия и ясности мне и не хватало. Все остальное мне в избытке сулил Консулат. Дома, блеск, деньги. Но… как научиться жить, никому не доверяя? Плутая во лжи? Это казалось мне трудным… настолько трудным, что даже возвращение нормандских лесов было слабой приманкой для того, чтобы я с охотой училась.

Глава пятая

Гримасы Мальмезона

1

Завтрак в Мальмезоне начинался в одиннадцать. Впрочем, многие были на ногах уже в девять утра, но каждый гость до урочного часа занимался, чем ему заблагорассудится. Лучи апрельского солнца пронизывали маленькую круглую, задрапированную белым шелком гостиную, игравшую по утрам для мадам Бонапарт роль приемной: здесь собирались просители и гости, которые не ночевали в доме, а прибывали на завтрак из Парижа.

Они толпились здесь и в просторной длинной галерее, вымощенной каменными плитами, стремясь поклониться генеральше и поймать ее благосклонный взгляд. Пока Жозефина любезно беседовала с одним из посетителей, остальные с любопытством разглядывали статуи, картины и бронзовые вещицы редкой работы, которыми была наполнена галерея. Здесь царила роскошь, награбленная в Италии мужем гражданки Бонапарт: среди полотен не редкостью были Тициан и Веронезе, среди скульптур — Челлини, но античные и библейские сюжеты многих произведений искусства были тайной для большинства любопытствующих, и обсуждали их, высказывая порой самые нелепые догадки.

Без четверти одиннадцать серебряный колокольчик дворецкого мелодично извещал о близости завтрака, и гражданка Бонапарт грациозно удалялась к себе, чтобы поменять наряд: в течение дня она переодевалась трижды.

Вереница приглашенных тянулась в столовую, выкрашенную желтой охрой, расписанную в античном стиле, со множеством восточных мозаик. В маленьком бассейне журчал прохладный фонтан и колебался тростник, на стенах танцевали грациозные жительницы древних Помпей, нарисованные современными французскими живописцами. Завтракало здесь шестнадцать избранных персон. За стулом каждого гостя возвышался лакей, услужливый, но безалаберный, как и вся прислуга в доме Жозефины.

Ели на простой гладкой посуде, в тон отделке столовой, и только для сладкого предоставляли гостям фарфоровые тарелки побогаче, с фруктовым или растительным узором. Меню было обильно: салаты, два супа, жаркое, десерты. Все подавалось одновременно и самым свежим, вдобавок вдоль окон были установлены буфеты, полные всевозможных паштетов, галантинов и закусок. Дворецкий и два официанта разливали вина и прочие напитки, которыми был уставлен стол.

Завтрак был неспешным и продолжался более часа. Гости беседовали и с улыбкой вспоминали привычку первого консула управляться с любой едой в течение десяти минут, разбрызгивая вокруг себя вино и раскидывая кости. Мысленно все радовались его отсутствию — без него было, право, легче. После завтрака Жозефина называла имена двух-трех счастливчиков, которых она приглашала с собой в большую гостиную — как говорилось, заниматься рукоделием. Одна из камеристок не так давно уверила генеральшу, что рукоделие украшает даму, — дескать, сама Мария Антуанетта посвящала много времени вышиванию, и с тех пор по утрам подле креслица Жозефины в гостиной всегда устанавливались большие пяльца с натянутым на них полотном. Вышивка, впрочем, не особенно спорилась, поэтому, чтобы выручить госпожу, стежками по вечерам занимались служанки.

Под видом занятия вышивкой Жозефина позировала и принимала торговцев, рассматривала модные ткани и драгоценности. Остальные гости могли читать, декламировать друг другу стихи для собственного развлечения или слоняться по общим комнатам, глазея по сторонам на многочисленные часы из бронзы и ляпис-лазури, этрусские вазы, наполненные свежими цветами, гобелены, мраморные столики с флорентийской мозаикой и музыкальные инструменты.

В два часа пополудни генеральша переодевалась еще раз, теперь уже для прогулки. Маршрут, как я поняла за десять дней пребывания в имении, не менялся никогда: сначала неторопливо обходили кадки с цитрусовыми деревьями и вазы с цветами перед домом, потом направлялись к многочисленным строящимся теплицам. Их было запроектировано несколько, но сейчас, в апреле, функционировала в полную силу только одна. В ней произрастало, кроме роз, лилий и анемонов, еще и почти три сотни саженцев ананаса — невероятная коллекция не только для Франции, но наверняка и для Европы, а отапливалось это чудо угольными печами. Такой же тип отопления был предусмотрен и для других оранжерей, и это доказывало, что итальянская и египетская кампании, хотя и не были равно удачными для Республики, были одинаково удачны для финансового положения четы Бонапартов. Впрочем, разве не называли первого консула спасителем нации? А раз так, разве не имела его супруга того права на размах и роскошь, в котором французы безапелляционно отказали несчастной Марии Антуанетте?

Мадам Бонапарт хотелось воплотить в жизнь и другую задумку казненной королевы. На одном из отдаленных выгонов нынче возводилась крошечная ферма, на которой должны были выращиваться те самые швейцарские телки, столь любимые некогда Марией Антуанеттой; для тщательного и разумного ухода за ними уже была приглашена крестьянская семья из Берна.

В поместье жили страусы. В водоемах плавали черные лебеди, которые казались генеральше более изысканными, нежели обыкновенные белые. На лужайках паслись тщательно расчесанные овцы, а в оранжереях оглашали воздух криками многочисленные попугаи.

Прогуливаясь по этому маршруту в первый и во второй раз, я уже вдоволь подивилась капризам судьбы, вознесшим недалекую малообразованную креолку с плохими зубами и плохой репутацией на высоту первой дамы Франции, а ее