Уроки вожделения - Элла Казанова

– Уже поздно, ты наверняка устала. Проводить тебя в твою комнату или останешься спать здесь? Я тогда пойду в гостевую.

Ара покачала головой.

– Ты перестарался, вкачивая в меня силу. Мне совсем не хочется спать…

И мягко потянула тесемки плаща. Ткань опала к ногам с тихим шорохом, оставив ее полностью обнаженной. Никогда еще Ара не чувствовала такой смеси робости и возбуждения, как под его взглядом. Впрочем, взгляд быстро выжег смущение, оставив лишь пульсирующее в каждой клеточке тела, разума, всего ее существа желание. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а в животе сладко сжималось, посылая теплые томительные волны. Маркиз же, кажется, просто перестал дышать, рассматривая ее залитое мягким светом камина тело. Смотрел так, будто пытался навеки запечатлеть в памяти этот образ, каждую ее черточку и изгиб.

Наконец, с трудом и будто стряхивая сладостную грезу, произнес:

– Ты сегодня много пережила и сейчас… сама не своя.

А у самого голос хриплый, а в глазах беснуется такая горючая смесь, что Ару опалило до мурашек.

– Не своя, – согласилась она, приблизившись вплотную, встала на цыпочки и прошептала ему в губы: – Я твоя, Асгарт. Целиком и полностью твоя!

– Ты этого… действительно хочешь? Скажи, чего ты хочешь, Ар-ра, – и тончайшая полоска воздуха между их ртами плавится от этого звука, от их обоюдного испепеляющего желания.

Ара попятилась, словно напоминая, что может и правда передумать, и маркиз настороженно следил за каждым ее движением, как хищник – за добычей, которая пытается ускользнуть.

– Чего ты хочешь, Ар-ра? – настойчиво повторил он низким рокочущим голосом, не сводя с девушки глаз и делая шаг вслед за ней, словно притягиваемый невидимой, но прочнее цепи из титанида, нитью.

Ара замерла, задыхаясь от его взгляда, голоса, вибрирующего у нее между бедер, и повисшего в воздухе безумного обжигающего напряжения. С вызовом посмотрела прямо в пьянеющие глаза и сама почувствовала себя пьяной, когда произнесла:

– Трахни меня. Если хочешь – затрахай меня до смерти.

Секунда, и маркиз одним движением сократил расстояние между ними, положил ладонь ей на горло, погладив большим пальцем бьющуюся жилку.

– Зря ты это сказала… Или не зря – как посмотреть.

И вжался, впился, вгрызся в ее губы, выбрасывая их обоих из этой реальности и швыряя во вселенную, где были лишь они двое: бешеный пульс, ее пальцы, торопливо и неумело расстегивающие его пуговицы, мужской рот, обжигающий ее нежную шею, скользящий по ключицам, терзающий ее рот, восторг от вкуса его кожи, когда Ара распахнула рубашку, обнажая мускулистую грудь и, не удержавшись, прижалась к ней губами, выцеловала ими признание, а потом лизнула, его ответный стон, от которого снесло остатки разума, перевернувшаяся комната и кровать, ударившая в спину, жар его тела, нависшего сверху. Ее пальцы, лихорадочно оглаживающее дрожащий от напряжения плоский живот, его рельефность, изучающие, трогающие, ощупывающие стальные мышцы рук и ставшее вдруг таким родным лицо, бесстыже спускающиеся вниз, стягивающие с него брюки и, так и не стянув до конца, возвращающиеся наверх, к шее, скулам, зарывающиеся в короткие жесткие волосы и притягивающие его голову к ее груди…

Они были словно два слепых, внезапно прозревших и не знающих, за, что схватиться в первую очередь, какой участок кожи и тела заласкать. Впрочем, их ласки были далеки от стыдливой деликатности, которые Ара, когда-то почитала непременным атрибутом близости между мужчиной и женщиной. И сейчас ее это полностью устраивало, сейчас она не желала ни осторожности, ни тем более краснеющей робости. Она хотела, чтоб он не сдерживался. Чтоб потерял контроль, упал в эту алую бездну вместе с ней, сгорел в том же огне, где плавилась она. Хотела почувствовать его мощь, силу, страсть, все, что он может ей предложить, и самой отдаться без остатка. И это желание, накладываясь на полную неопытность, находило решение в чутком отклике на его действия и следовании интуиции.

Когда горячий рот мягко втянул сосок, Ара выгнулась всем телом, застонав, чувствуя, как Асгарт водит по маковке кончиком шелковистого языка, слегка надавливает, выталкивает под ее протестующий всхлип, чтоб подуть прохладным воздухом, тут же согреть жарким дыханием и снова вобрать, не забывая гладить ее вторую грудь, зажимать вершинку между пальцами, собственнически сминать упругое полушарие ладонью. А его бедро вдвинуто между ее ногами, словно для того, чтобы Ара и не думала их сомкнуть. И Ара не думает, она вообще не способна думать, лишь на доли секунды выныривать из этого дурмана, чтобы не сойти с ума окончательно. Или она уже сошла, потому, что кусает его за плечо и, распахнув ноги, трется о твердое мужское бедро, желая, жаждая… сама не зная, чего. Чего-то, что еще никогда не испытывала, а теперь умрет, если не испытает.

И пряжка мужского ремня царапается о нее, пока они вместе не избавляются окончательно от его брюк, белья и остатков рубашки – кто ее порвал: он, она, вместе? Ара уже не различает границ между их телами, действиями, дыханиями, все слито в единое сладостное бесконечно правильное «они». И, когда наконец ее мужчина оказывается полностью обнажен, как и она, хочется прильнуть к нему, как можно теснее, ощутить всей кожей, опутать руками и ногами, что она и делает.

И он, что-то хрипло бормочет в ответ, опираясь о постель по бокам от ее головы, ищет ее губы, но Ара уворачивается, недовольно кусает его за шею, ухо, настойчиво тянет на себя, потому, что желает, чтобы он лег полностью, почувствовать его тяжесть. А, когда их рты наконец встречаются, мир снова гаснет и взрывается миллионами новых оттенков на его горячем гладком языке, борющемся с ее языком, на сладких, жадных губах, на сталкивающихся зубах и головах, пытающихся найти положение, из которого взаимопроникновение окажется глубже всего, пока мужская пятерня не фиксирует жестко лицо Ары, кладя конец этой борьбе и заставляя только принимать ласки, которые теперь, когда власть установлена и признана, чередуют напор с нежностью.

Но в, какой-то момент просто принимать становится мало, бесконечно мало, ведь хочется и самой дарить наслаждение, и свободная рука ныряет вниз, на сей раз зная, что делать, охватывает твердое и горячее, и, пока их рты движутся и соприкасаются десятками способов, пальцы Ары тоже движутся. Вскоре Асгарт перехватывает ее руку с прерывистым выдохом:

– Я никуда не тороплюсь…

И начинает спускаться вдоль ее тела, покрывая поцелуями – то легкими, как прикосновения крыльев бабочки, то жарко-влажными, от которых бегут мурашки, – ключицы, затем поочередно правый и левый сосок, обрисовывает пальцами чуть выступающие ребра, обжигает губами живот и переходит на внутреннюю сторону бедра. И тогда начинает торопиться Ара, потому, что его рот, будучи так близко от средоточия агонии, дразняще и чувственно проходит по самой кромке, не трогая горящий влажный бутон, потом возвращается обратно к животу и проделывает то же самое с внутренней поверхностью второго бедра. Мучитель словно не замечает, что девушка изгибается, как в лихорадке, комкая простыни раскинутыми руками, неосознанно приподнимая таз, безмолвно умоляя сжалиться, и начинает прокладывать цепочку поцелуев к коленке…