Уроборос - Этери Чаландзия

У него оказалось роскошное тело. Под одеждой было не видно хорошо развитой мускулатуры и брутальных татуировок. Она особенно не любила ни то ни другое, но этому парню шло и ей все нравилось. То, что видел он, когда срывал с нее одежду, ему тоже явно было по душе. У нее было сильное стройное тело, нежная кожа и жадный рот. Что еще нужно?

Есть блюда, которые следует смаковать десертной ложкой, а есть еда, которую нужно рвать голыми руками и пожирать, не заботясь о том, куда выстрелит жир и как ты будешь выглядеть со стороны. Она играла с ним, царапалась, сопротивлялась и тем самым только распаляла его и себя. Бороться с ним было бессмысленно, но она нападала. Сама не понимая, почему, она колотила, царапала, пинала ногами в сущности незнакомого человека, а он в ответ только беспомощно улыбался и терпел. Он мог убить ее одним ударом, но сдерживался, и выходило восхитительно.

Опьянение проникало в тело через поры, и кровь горела, как бензин в огне. Они то подгоняли друг друга в бешеной гонке, то успокаивали и баюкали, давая отдышаться и опомниться. На этих качелях можно было понестись сквозь всю ночь, не замечая ни усталости, ни рассвета за окном. Когда они, наконец, забылись сном, наступило утро, но город еще спал, не подавая признаков жизни. Без признаков жизни лежали и они на растерзанной кровати. Тела горели. Мыслей не было. Пустота, блаженство и усталость. Уже почти ничего не соображая, они подползли друг к другу, обнялись и провалились в сон, который после такой ночи, казалось, был одним на двоих.

Что она начала делать на следующий день? Мечтать? Нет. Она поумнела.

Она ушла, поцеловав его в затылок. Конечно, эта ночь не изменит его жизнь, но помнить ее он будет долго. А она… она села в такси с чувством облегчения. Нина была довольна. За одну ночь она отвоевала не клочок земли, а целое поле, а на дверях темной комнаты повисли многокилограммовые замки.

Нина с наслаждением закурила, выдыхая дым в окно. Город спал, она ехала домой. В новостях передали, что где-то за городом сгорела старая церковь. Она не расслышала подробностей, однако внезапно испытала чувство мстительного удовлетворения. Выходя из машины, Нина оставила такие щедрые чаевые, что таксист посмотрел на нее с испугом. Но она благодарила не его, а свое настоящее, на глазах безжалостно расправлявшееся с ее прошлым.

* * *

Утром, откапывая автомобиль из-под снега, Егор перекинулся парой слов со сторожем из соседнего двора. Оказалось, ночью сгорела старая церковь. Что-то где-то замкнуло, коротнуло и занялось. Храм вспыхнул, как картонный. Егор представил, как в полном безветрии стояло пламя. Как в огне гибли иконы и свечи. О судьбе священника ничего не было известно.

Он покачал головой, сторож перекрестился, и они распрощались. Егор запер ворота и тронулся в обратный путь. Церкви горели как мосты. В машине он включил новости. Ведущая взахлеб рассказывала обо всем на свете, о том, что не приходя в сознание, умер какой-то юноша без имени, избитый неизвестными, о скандале в городской управе, который разгорелся после того, как выяснили, что вместо соли улицы посыпали отравой, о том, что где-то в Швейцарии сошел с рельсов поезд и землетрясение в Новой Зеландии унесло десятки жизней, о том, что знаменитая Варвара Давыдова ушла в монастырь, а другая актриса, легенда театральной сцены Марианна Острякова, стала жертвой мошенников и скоропостижно скончалась в доме престарелых, что на Патриарших открылся новый ресторан, а у пары актеров родился долгожданный сын. У ведущей был отвратительный голос, и он только потянулся к приемнику, чтобы выключить звук, как вдруг неожиданно что-то метнулось под колеса. Егор резко вывернул руль и инстинктивно нажал на тормоза. Машину повело и, пытаясь вывести ее из заноса, он пересек встречную полосу и ткнулся бампером в сугроб. Мимо, истошно сигналя, пронеслась фура.

— А теперь послушаем музыку…

Он заглушил мотор и вышел. Вдохнул морозный сырой воздух. Раскурил сигарету. Один миг. Одно несущественное крошечное мгновение. Произойди все на секунду позже, и он врезался бы в эту фуру. И никаких шансов. Мгновенная смерть. Он всмотрелся в то, что осталось лежать на дороге.

Это была лиса. Жалкая бесформенная куча не пойми чего, раздавленная и размазанная по асфальту. Ветер шевельнул тем, что осталось от хвоста и донес к обочине острый запах крови. Впервые в жизни Егор с испугом перекрестился. Чувство, что мимо него, буквально, дохнув в затылок, пронеслась смерть, было таким же острым, как запах с дороги. Он выбросил сигарету, вернулся в машину, завел ее и вернулся на шоссе.

Он включил свой телефон, только переехав границу МКАД. Все. Теперь он был в королевстве зла. Давайте, налетайте. И сразу, как будто все это время он бился в ожидании по ту сторону связи, раздался звонок. Голос Альберта дрожал. Егор не помнил друга таким растерянным. Кое-как ему удалось успокоить Альберта. Он словно сам с собой разговаривал. Ну что значит «пропала»? Альберт, не дури, это женщины. Ты играл с огнем, понятно, что рано или поздно все должно было открыться. Готовься. Да, будет атака. Скорее всего, с обоих фронтов. Ну, ничего, не в первый раз, не паникуй, прорвемся… И что значит, где «дети»? С ней дети или с мамой ее, где же еще! Да-да, еду, скоро буду.

Вся эта чушь изливалась из него без всякого напряжения, как вода из крана, Альберт поддакивал, и, когда Егор подъехал к его дому, показалось, что с грехом пополам удалось затолкать чужую панику поглубже в темный угол. Но собственная — не унималась. Казалось, даже время ускорилось, приближаясь к развязке.

Он вышел из машины и в сердцах захлопнул дверь. Когда им нечего было сказать, они пропадали. Уходили. Исчезали. И все. Делай, что хочешь.

* * *

Нина купила вина. Много. По случаю ей досталось шесть бутылок отличного новозеландского белого. Она тащила их домой и не зала, будет праздновать или поминать. Ей хотелось послать к черту Егора, его кицуне, саму себя, Альбера, Лилю, Лену, все, всех этих нелепых, больных и кривых человечков, страдавших от собственных или чужих страстей.

Она вдруг поняла, что сделала все, что могла. Хочешь жить с одной? Живи. Хочешь с другой — попробуй. С третьей — твоя воля. Ни с кем не хочешь — живи один. Не хочешь жить. Не надо. Не живи. Не дыши. Не думай. Не решай. Ни за себя. Ни за нее. Ни за кого.

У жизни есть свойство — течь. И Нина хотела вместе с ней течь дальше. Теперь она знала, что горе замораживает. Оно, как эта проклятая зима, стремится взять тебя в плен, как в лед, и оставить, заморозить, задушить там навсегда. Но здесь у всех есть своя воля — у горя, у зимы, у Егора, у нее. И если она не захочет, она не замерзнет.

Муж, шмуж, обязательства, долг, кровь, память — какая чушь! Жизнь больше не текла стороной. Она чувствовала, что все глубже заходит в нее, как в реку. И та принимает ее обратно.

* * *

Квартира друга была перевернута вверх дном, как будто в ней побывали воры. Егор в недоумении огляделся. Непонятно, то ли Альберт что-то искал, то ли в припадке отчаяния принялся крушить и переворачивать все вверх дном. А может, и то и другое.