Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

Наблюдая за пожилым политиком в эти ночные часы, Дикин поражался его «удивительной способности жить моментом». По его словам, Черчилль обладал «самой интенсивной концентрацией внимания, которую я когда-либо видел». «Мистер Черчилль и в самом деле напоминал одновременно молоток и клещи», — вторит историку секретарь Элизабет Джиллиат.

В один из уикендов автора посетил Вальтер Грабнер.

— Я проделал большой объем работ, пятый том принял уже хорошую форму, и я собираюсь заняться шестым, — похвастался ему Черчилль.

Встав с места, он направился к деревянной конторке, где лежала рукопись.

— Посмотри, — произнес он, — восемьдесят тысяч слов первой книги пятого тома и девяносто тысяч — второй. Даже если я завтра скончаюсь, то этот том все равно сможет выйти под моим именем.

— Но у вас прекрасное самочувствие, — успокоил его Грабнер, — вы никогда еще на протяжении последних лет не выглядели так хорошо.

— Я знаю, — согласился Черчилль. — Главное дожить до первого июля, когда моему литературному Фонду исполнится пять лет. После этой даты я могу спокойно отойти в мир иной, не опасаясь, что государство заберет через налоги большую часть моих накоплений.

Грабнер сидел неподвижно, внимательно слушая Черчилля, который постепенно перешел от обсуждения книги к насущным проблемам материального обеспечения своего потомства.

— До этого времени я должен быть внимателен в своих перелетах, хочу быть уверен, что моим детям не придется ни о чем беспокоиться, — продолжал политик. — Ну а после июля… х-ммм… после, после я смогу летать, как хочу и куда захочу.

Затем Черчилль стал рассуждать о гонораре, который он получит за пятый том, а также о своих планах по использованию этой суммы. Как и многие известные авторы, он любил предаваться приятным фантазиям, сдавая одну книгу и размышляя над тем, сколько может принести другая. Но вначале нужно было завершить четвертый том.

Предполагая, что публикация в газетах и журналах придется на начало 1951 года, а издание в книжном формате на июнь, Черчилль чувствовал себя уверенно и свободно в отношении сроков. Но у издателей были свои планы. Понимая, что с каждым новым томом популярность сочинения падает, они пытались сохранить ажиотаж вокруг проекта путем учащения новых публикаций. Так, они хотели издать в течение одного 1950 года и третий, и четвертый том, а за 1951 год — пятый и шестой. Чтобы убедить автора в необходимости принять новый план-график и ускориться с завершением книги, Лафлин лично прилетел в Лондон в июне 1950 года. На встрече он сообщил, что для захвата рождественского книжного рынка необходимо выпустить четвертый том до 27 ноября 1950 года. Черчилль взял на раздумье неделю. После чего сообщил, что поддерживает предложенные нововведения.

Но одного согласия было мало. Столь существенная коррекция первоначальных замыслов предполагала, что летом 1950 года, вместо того чтобы заняться коррекцией, дополнением и редактурой четвертого тома, Черчилль должен был сосредоточиться на передаче материалов издателям и подготовке фрагментов для сериализации. В принципе, это было нетрудно сделать при наличии отработанной рукописи. Но в том-то и была основная проблема. Предложенная версия вновь вызвала недовольство у издателей. Хотя в этом вопросе мнения принимающей стороны разошлись.

С одной стороны, были представители Life, беспокоившиеся о публикациях в газетах и журналах. Их замечания в очередной раз сводились к избытку документальных свидетельств. При этом и Лонгвелл, и Люс признавали, что сами документы очень интересны, а их чтение полезно и увлекательно. Только такой формат изложения плохо подходил для публикации фрагментов в газетах и журналах. Люс предложил выбрать самые эффектные эпизоды и переписать их знаменитым черчиллевским слогом.

Повторялась прошлогодняя ситуация с третьим томом. Издатели настаивали на авторском изложении вместо цитирования, Черчилль — упирался. По его мнению, «историческое значение» каждой приводимой им государственной бумаги «во много раз превосходит любой текст, который может быть написан» после завершения событий. В его архиве сохранился черновик ответа, где он не без иронии признает, что «не может соревноваться в личных воспоминаниях с капитаном Батчером» и не может в нынешних обстоятельствах «написать историю мировой войны в стиле Гиббона или Маколея». «Нам следует продолжать в том же духе, с беспрецедентными продажами, несметным количеством благожелательных отзывов, подлинными документами, собранными воедино и позволяющими описать события, так, как это делаю я».

На другом берегу бурной реки дискуссий обосновались книжные издатели, которым произведение, наоборот, понравилось. Тот же Генри Лафлин признался автору, что это «самое увлекательное ваше сочинение». У Черчилля новый труд тоже вызывал приятные эмоции. «Лично я полагаю, что новый том лучше предыдущих», — заметит он Камроузу в апреле 1950 года.

В отличие от газетных баронов, представители книжного бизнеса представляли собой разрозненный лагерь. Если в Houghton Mifflin Со. автора гнали к первой публикации в конце ноября, с последующим выпуском книги на следующий месяц в серии Book of the Month Club, то Десмонд Флауэр, наоборот, считал, что торопиться не следует. Как-никак, речь шла о знаковом для британской общественности произведении, поэтому особое внимание следовало уделять качеству, а не срокам выпуска. Кроме того, в Cassell & Со. Ltd. собирались придерживаться оговоренного ранее план-графика с публикацией четвертого тома летом 1951 года. Новые предложения с переносом сроков создавали крайне неблагожелательную для англичан ситуацию, когда перерыв между британским и американским изданиями превышал полгода. Нетрудно догадаться, насколько ослабнет интерес публики за это время и насколько негативно такой перерыв повлияет на объемы продаж. Пытаясь отстоять свои интересы, Флауэр попросил Черчилля максимально задержать выпуск четвертого тома в Новом Свете.

Не последнюю роль в начавшихся спорах сыграл голос Ривза, стоящего на страже интересов как издателей, так и автора. Он признавал, что продажи падают. И в качестве основных причин выделял нарастающий в каждом следующем томе объем документов и излишнее количество специфичных деталей военных операций. По оценкам Ривза, четвертый том состоял на две трети из цитат, а с учетом приложения, на все восемьдесят процентов. Черчилль в очередной раз прикрылся ширмой ценности приводимых бумаг, но Ривз был категоричен — читателям не так интересны записки и меморандумы, как «несравненная проза» автора. Он просил сократить четвертый том до объема «Их звездного часа», а также переписать половину текста своими словами.

Итак, летом 1950 года Черчилль оказался зажат между несколькими тисками — необходимостью через четыре-пять месяцев предоставить рукопись в печать, серьезной коррекцией всей книги, требующей как минимум полгода, а также просьбой сдерживать по срокам американских издателей. Но и это еще не все. В конце июня 1950 года началась война в Корее, потребовавшая от нашего героя, как лидера оппозиции, значительных временных затрат в обсуждении злободневных политических вопросов. Времени на творчество практически не осталось. Черчилль рассчитывал заняться переделкой и доделкой четвертого тома в очередном отдыхе за границей в августе 1950 года.