Цена счастья - Джорджет Хейер

Вдова попыталась взять себя в руки, но слезы продолжали литься из ее глаз. Неожиданность этой сцены расстроила Фанни так же, как и ее непристойность. Она вся дрожала и побелела, словно полотно.

— Как он мог? Как он мог так оскорбить меня? — рыдала Фанни.

— Это, конечно, было ужасно. Однако он совсем не хотел вас оскорбить, — стал уверять ее майор. — Разумеется, его следует выпороть за такую дерзость. Но ведь это всего лишь увлечение глупого мальчишки.

— Что в моем поведении дало ему повод предположить, будто я стану поощрять такие ужасные ухаживания? Не прошло еще и года, как я овдовела, и вдруг такое… Я никогда не думала… Мне просто в голову не могло прийти…

— Конечно, не могло, — успокоил ее майор, встав на одно колено как раз на том самом месте, на котором стоял мистер Райд, и нежно взяв пальцы Фанни в свою руку. — Вы ни в чем не виноваты. Ваше поведение было безукоризненным. Не надо… Я не могу видеть ваших слез, моя… леди Спенборо.

— Простите меня, это очень глупо, — задыхающимся голосом выговорила Фанни. Она героически пыталась взять себя в руки, но из груди ее вырывались лишь сдавленные рыдания. — Я не знала, как остановить его, а он все целовал мне руки и говорил эти ужасные вещи… Он так напугал меня! Мне очень жаль, что я такая глупая. Я так благодарна вам за то, что вы прогнали его. Что бы я делала, если бы вы не появились? Ведь он — о, майор Киркби! — он положил мне руку на талию. Мне так стыдно, но ведь я на самом деле ничем его не поощряла…

В этот момент майор, действуя еще более ловко, чем мистер Райд, обнял обеими руками поникшую фигурку вдовы и, бережно придерживая ее, стал приговаривать:

— Фанни, Фанни, успокойся, моя милая, успокойся! Не плачь! Я сделаю так, что этот юнец и близко к тебе не подойдет. Тебе нечего бояться…

Никто из них не понял, как это произошло. Разгневанная вдова, почувствовав рядом спасительное плечо, инстинктивно прислонилась к нему и в следующий миг оказалась в объятиях еще более крепких, чем объятия неудачливого мистера Райда. Неуместность этих объятий, кажется, не дошла до нее. Сердце Фанни забилось учащенно, она приникла к майору, и тот поцеловал поднятое к нему личико.

Они долго оставались в этом положении. Затем оба одновременно осознали, что происходит. Фанни судорожно рванулась, высвобождаясь из объятий мистера Киркби. Тот опустил руки и вскочил на ноги.

— О, Фанни! Боже, что я наделал! — воскликнул майор. Они оба с ужасом взирали друг на друга, бледные как смерть. — Прости меня, я не хотел… Дорогая, что же нам теперь делать?

Ее щеки залил румянец, а в глазах засияла такая нежность, что он с трудом удержался, чтобы снова не обнять Фанни. Но она сказала сдавленным голосом:

— Вы лишь пытались утешить меня. Я знаю, что вы не хотели…

— Фанни, Фанни, не говори так! Мы ничего не могли с собой поделать! — прервал ее Гектор и отошел к окну, как будто боялся глядеть на нее. — Какой же я был дурак!

В голосе майора Киркби звучало такое искреннее страдание, что вдова вздрогнула и опустила голову, чтобы скрыть набежавшие снова слезы. Оба долго молчали. Потом Фанни украдкой вытерла глаза и еле слышно вымолвила:

— Это моя вина. Вы должны забыть, как глупо я себя вела. Я не придаю этому значения, ведь вы не хотели.

— Нет, Фанни. Полагаю, я полюбил тебя в то самое мгновение, когда впервые увидел.

— Нет! Нет! Гектор, подумайте, что вы такое говорите. Вы любите Серену! Все эти годы вы любили ее…

— Я любил мечту. Глупую и сентиментальную мечту, родившуюся в голове романтического идиота. Тот образ, который я лелеял, — это была совсем не Серена! Она никогда не походила на этот образ.

— Она гораздо лучше его! — поспешно проговорила Фанни.

— Да, гораздо лучше. Серена — восхитительное существо! Я восторгаюсь ею, уважаю ее, считаю ее самой красивой женщиной из всех, встреченных мною. Но я не люблю Серену.

Фанни прижала ладонь к виску:

— Как это может быть? Нет, это невозможно. Просто невозможно!

— Ты думаешь, я сумасшедший? — Майор отошел от окна. — Как же мне переубедить тебя? — Он сел напротив Фанни и обхватил голову руками. — Это не было безумием, это было просто безрассудство. Когда я впервые увидел Серену, то влюбился в нее по уши. Наверное, я походил тогда на этого несчастного мальчишку, которого застал у тебя сегодня. Потом нас разлучили, я поступил в полк, служил на материке, где месяцами не видел женщин, кроме маркитанток и испанских крестьянок. И естественно, ничто не могло стереть из моих воспоминаний ее образ. Мне было недостаточно просто помнить ее, и я слой за слоем принялся накладывать на этот образ блестящую краску. Лицо Серены я, конечно, не мог изменить. Но изменил ее суть. А может быть, я и не знал ее никогда… — Гектор взглянул на Фанни, и печальная усмешка скривила его рот. — Ты когда-нибудь прикладывала к больному зубу настойку опия, Фанни? Таким же опием был и образ Серены, созданный моим воображением. Потом, когда я снова встретил ее… — он умолк и снова обхватил голову ладонями, — ее лицо, еще более прекрасное, чем в моих воспоминаниях! Ее мелодичный голос, колдовское очарование, изящество, сквозившее в каждом ее движении, — все было таким, каким оно запомнилось мне. Я снова был влюблен, и снова — в ту же безумную мечту! Женщина, скрывавшаяся под ослепившей меня внешностью, оказалась совсем незнакомой мне. Я наделил созданный мной образ своими мыслями, своими пристрастиями. В реальности же у нас с Сереной почти не было общего. А что касается наших пристрастий… — он грустно усмехнулся, — ты сама знаешь, как они разнятся.

— Да, я знаю, что иногда вы бывали удивлены, порой — даже разочарованы. Однако вы были счастливы! Вы ведь были счастливы? — умоляюще спросила Фанни.

— Я был счастлив, потому что существовала ты. Но лишь теперь я понимаю это, а тогда не осознавал. Я походил на человека, ослепленного солнечным светом, а когда мои глаза привыкли к нему и я увидел, что пейзаж передо мной не так красив, как представлял я себе, то предпочел просто зажмуриться. Думал, что мои чувства к Серене не могут измениться. Я осознал, что именно ты — та женщина, которую я люблю, только в тот миг, когда ты оказалась в моих объятиях. В этот момент я понял, что дать тебе уйти — это все равно, что вырвать сердце из моей груди.

Фанни вскочила с кресла, упала рядом с майором на колени и обвила его руками. — И из моего тоже! О, Гектор, Гектор! Какая же я гадкая! Я-то всегда знала, как люблю тебя. — Они прижались друг к другу, и Фанни положила голову ему на плечо. Она плакала беззвучно, а когда вновь заговорила, в ее голосе уже звучало спокойствие:

— Мы ничего не можем сделать, любовь моя.

— Да. Я знаю. Хорошо, что Бог уберег тебя от такого возмутительного олуха, каким я оказался! — с горечью признался он.

Вдова убрала со своей щеки руку Гектора и задержала ее в своей ладони.

— Не нужно так говорить. И представлять, что могло бы быть. Мы не должны больше думать об этом. Гектор, мы не можем…