В объятиях заката - Сандра Браун

Он сорвал с себя рубаху, обнажив грудь и живот. Его страшный шрам казался ей злым красным оком. Он расстегнул ремень и выдернул широкую полоску кожи из петель. Лидия сжалась, защищаясь, подумав, что он собирается бить ее. Но он швырнул ремень на пол и принялся расстегивать брюки.

Подняв глаза, она посмотрела на него. Глаза ее молили его не использовать ее так же бесчувственно, как это делал Клэнси:

— Пожалуйста, Росс…

— Ты хотела мужчину? — Он начал опускаться на кровать. — Ну что ж, сейчас ты его получишь.

В следующее мгновение она очутилась под ним, притянутая быстрыми и опытными руками.

Охваченная ужасом, пытаясь освободиться, она яростно боролась с ним, отбиваясь ногами и руками, впиваясь ногтями в его тело.

— Нет, нет! — повторяла она, сражаясь с его буйной силой.

— О да. Скольким ты разрешала это? А я что, не такой, как они?

Розы из ее волос упали и оказались раздавленными. Волосы рассыпались по плечам, по шее, по лицу.

— Нет, Росс. Боже, не позволяй ему делать со мной этого! — беспомощно кричала она.

— Бог не поможет тебе, Лидия. Бог не слушает. Он не появляется, когда нужно.

Наконец он поймал ее руки и стиснул в своей ладони. Уложив их ей за голову, он быстро расстегнул ее платье, рванул застежки нижней сорочки. Его дыхание стало громким и резким, когда он обнажил ее груди.

Лидия застонала, закрыла глаза и отвернула голову. Если бы он только попросил ее, она бы уступила. Она пошла бы на это, чтобы заслужить его доброе отношение. Если бы он был нежен с ней, может, она бы и сама предложила ему это.

Но он собирался причинить ей боль, совершить над ней насилие, мучить ее, как это делал Клэнси. Но с Россом было гораздо хуже, в его власти было нанести ей такую обиду, какую Клэнси никогда бы не мог нанести. Росс не был ей безразличен, и поэтому то, что он вел себя с ней столь оскорбительно, ранило ее до глубины души. Ведь ему и в голову бы никогда не пришло причинить боль даже своим лошадям.

Он не позволил себе коснуться ее грудей. Остатки разума шевельнулись в его воспламененном алкоголем мозгу и предупредили, что если он начнет ласкать ее, то может почувствовать к ней нежность. Этого не должно случиться. Ее надо наказать, и он накажет ее.

Он спустил ее одежду на бедра и взялся за резинку панталон. Дернув, он разорвал их и стянул вниз к коленям. Она стонала, протестовала, пыталась сомкнуть колени. Но он грубо продолжал рвать на ней белье, пока не раздел совсем. Коленом раздвинув ее колени, он расстегнул брюки, обнажив свою восставшую мужскую силу, и навис над распростертой Лидией.

Если бы это был Клэнси, Лидия бы окатила его взглядом, полным ненависти и презрения. Но она не ненавидела Росса и продолжала отворачиваться, когда он вошел в нее. Она не ожидала столь разрывающей боли, пронзившей ее насквозь. Ее тело изогнулось, и она громко вскрикнула.

Росс погружался все глубже и глубже. Когда она приняла его полностью, он остановился. Получив передышку, его мозги начали проясняться. И когда это произошло, он впервые после того, как увидел ее в фургоне Хилла, начал понимать, что делает. Гнев, вызванный ревностью, который окрасил для него весь мир в кровавый цвет, внезапно пропал, и он остался один на один с чувством сожаления. Огромного сожаления.

И наслаждения. Такого, какого он никогда ранее не испытывал. Оно буквально пронизывало его, его мозг, сердце, живот, мужественность, сладко охваченную ею. Он должен был проверить себя, полностью ли вернулось к нему сознание. Может быть, это просто фантазия, эротический результат пьяного дурмана.

Он чуть двинулся, не желая просыпаться, если это действительно был сон. Но нет, это происходило на самом деле. Он покачивался над ней, и чудесное чувство волнами набегало на него в такт его движениям.

— Нет, — шептал он. — Не может быть с ней так хорошо!

Но голос его опровергал его слова. Это был голос мужчины, испытывающего наивысшее физическое наслаждение, которое он когда-либо знал.

Это неправильно. Он не допустит, чтобы ему было так хорошо. Он освободился, собираясь встать, но его тело воспротивилось, и он вновь погрузился в мягкую глубину.

— Иди оно все к черту, с тобой не должно было быть так, — промычал он ей в шею.

Вопреки всем его намерениям, его рука протиснулась меж их телами. Он почувствовал, как налиты и податливы ее груди, и начал ощупывать их с чувствительностью слепого. Он сжимал их мягкие округлости, ласкал чувственную плоть. Он потрогал соски и с восторгом ощутил, как они затвердели под его большим пальцем.

Не осознавая, что делает, он положил голову туда, где раньше была его рука, и начал целовать ее грудь. Его усы как бы бесцельно ласкали ее до тех пор, пока губы не нашли сосок, готовый к поцелуям. Губы сомкнулись на нем, а язык начал нежно ласкать его. Затем, он начал ласково сосать, вбирая весь его в рот и наслаждаясь, наслаждаясь, наслаждаясь женщиной…

Он поднял голову и посмотрел в ее глаза — широко раскрытые и ничего не понимающие. Он увидел собственные пальцы, побелевшие от усилия, которые продолжали сжимать ее кисти. Немедленно он разжал руку и погладил ее волосы.

Откинув ее голову, он соединил их губы так тесно, как уже были соединены самые интимные части их тел. Жар его поцелуя усиливался, его губы разомкнули ее рот, язык коснулся ее языка — и Росс уже более не мог контролировать силу своих поцелуев, а огонь его естества оказался так силен, что буквально прожег врата ее глубин.

Низкие, глухие, ритмичные звуки, выражавшие его наивысшее удовлетворение, наконец сложились в одно слово — ее имя.

И долгое время после потрясшей его кульминации он продолжал лежать на ней, погруженный в забытье. Он не помнил, как скатился с нее, прижал ее к себе и утонул в мирном беспамятстве.

— Привет, — устало сказала проститутка. — Меня зовут Перл.

Боже! Это был ее последний клиент на сегодня, и эта сука мадам Ляру послала к ней такую мразь, видно, в отместку за ее утреннюю дерзость. Это был ужасный день, Четвертое июля. Улицы Буэннтауна заполнили железнодорожники, истово отмечающие праздник: жуткое сборище, стадо быков, и ей казалось, будто все они побывали в ее постели. Она устала. А теперь она должна обслуживать еще и этого, худшего из них всех.

— С железной дороги? — поинтересовалась она, чтобы завязать разговор.

Клэнси Расселл высморкался, пока она закрывала за ним дверь.

— Что я, дурак, вкалывать на кого-то. Уж я найду себе дело получше. — И он многозначительно положил руку на ширинку.

Призвав на помощь весь свой профессионализм, Перл улыбнулась, несмотря на отвращение, которое он у нее вызывал. Он был грязен, от него пахло как из помойки.

— Давайте посмотрим, есть ли у нас денежки? — Она должна была убедиться в том, что у этого подонка есть деньги, прежде чем позволить ему прикоснуться к себе.