Брачный вопрос ребром - Елена Логунова

– Василий, там змея?! – испуганно спросил женский голос.

– Может, кошка? – предположил мужчина, и кромешный мрак прорезал луч довольно мощного фонарика.

Он зашарил по кустам и деревьям, как пограничный прожектор, и я вздохнула: все, секретность побоку, сейчас прячущиеся под столом будут обнаружены.

Но прячущиеся под столом проявили смекалку, загодя выставив перед собой здоровенный, как щит Ильи Муромца, мельхиоровый поднос. До блеска отполированный серебристый металл отразил свет фонаря не хуже, чем зеркало, и пара вторженцев у крыльца оказалась как на ладони!

– А вот теперь – лети без промаха, полено! – азартно скомандовал мой природный авантюризм.

Я выскочила из сарая, как гранатометчик из окопа, и одновременно Эмма из-под стола закричал:

– Люся, только не маму!

А Караваев, наоборот, заорал:

– Мать их так!

И мое полено в авоське стремительно полетело к крыльцу – низко-низко, словно ласточка к дождю.

– А зря ты в боулинг не ходишь, есть ведь потенциал, – оценив результат броска, сказал мой здравый смысл.

Одна из двух фигур упала, как сбитая кегля, вторая оказалась более устойчивой и только отлетела на несколько шагов, но там ее, оказывается, уже ждали: Караваев и Петрик успели подобраться к врагу с тыла, держа за края растянутый, как баннер, домотканый коврик, еще недавно служивший гамаком. Относительно устойчивый враг очень удачно влетел в середину этой конструкции и в считаные секунды превратился в тряпичный кокон, после чего окончательно потерял устойчивость и был обрушен на траву.

– Фу, Брэд! Фу! – Эмма удерживал Брэда нашего Питта, рвущегося поближе познакомиться с незваными гостями.

– В самом деле, бред какой-то! – сердито согласилась упавшая у крыльца женщина, ввиду перспективы близкого знакомства с зубастым псом медленно отползающая подальше от него и поближе к ругающемуся мужику в коконе.

– Люся, свет! – крикнул мне Караваев.

Мое воображение мгновенно воспряло и продолжило фразу до чрезвычайно приятного «Люся, свет моих очей!», но увяло, потому что Караваев развернул предложение по-своему:

– Люся, свет в доме включи!

– Сама бы я, конечно же, не догадалась, – пробурчала я, заныривая в прихожую и нащупывая выключатель на стене.

Из распахнутой двери и незашторенных окон в садочек выпали плотные блоки желтого, как костромской сыр, электрического света.

– А теперь будем знакомиться, – светски молвил Караваев, ногой придвинув кокон с мужиком поближе к его даме. – Кто вы такие, неуважаемые?

Внятного ответа не последовало: мужчина выругался, женщина вызывающе захохотала.

– Картина маслом «Партизаны на допросе в гестапо», – прокомментировал происходящее Караваев, демонстративно доставая из кармана телефон. – Думаю, нам стоит вызвать полицию.

– Не надо! – воскликнула женщина.

– Это именно то, что я тебе говорил: не надо, мама! Не надо! – Эмма стукнул кулаком по ближайшему дереву, оказавшемуся сосной, которую Ба Зина в зимние праздники украшала как рождественскую ель.

Сосна-ель отзывчиво уронила на него большую шишку.

– Мама? – Я посмотрела на Эмму, потом на женщину.

– Мама, мама, – ворчливо ответила она и убрала с лица рассыпавшиеся волосы. – Что, не похожа?

– На кого? – Я подошла поближе и присмотрелась.

Караваев тоже приблизился, даже наклонился, приглядываясь к незваной гостье. Присвистнул, сказал:

– Как интересно-то! – и скрылся в домике.

– Что интересно? – я обернулась к нему.

– Вот это, – Караваев уже вернулся, держа в руке фотографию, которую мы с ним недавно рассматривали. – Смотри на брови, это особая примета!

Я посмотрела на брови девушки на фото. Потом на женские брови в натуре. Потом на Эмму, отмечая сходство его бровей и с натуральными, и с фотографическими – тоже в форме летящей чайки, только гораздо более упитанной и взъерошенной.

И наконец до меня дошло:

– Ты ее сын?!

– Увы, – Эмма и его маменька произнесли это одновременно и одинаково недовольно.

– Так скажите же нам, как его зовут на самом деле, потому что имя Эмма слишком прекрасно, чтобы быть настоящим! – изящно ввинтился в разговор Петрик.

– Вообще-то я Витя, – представился мамин сын.

– О! Прошла амнезия? – прищурилась я.

– У меня не было амнезии, я притворялся, чтобы ты меня не выгнала.

– Какое коварство! – Петрик всплеснул руками, красиво сверкнув ногтями со стразами.

Оценил получившийся эффект и еще раз всплеснул:

– Обманул доверчивую девушку!

– А почему ты не хотел, чтобы Люся тебя выгнала? – недобрым голосом спросил Караваев. – Подкатить к ней хотел, да?

– Да вы что, Михаил Андреевич? – шокировался Эмма, который Витя. – Я? Подкатить к ней?!

– Эй, что за тон? – обиделась я.

– Она не поняла, да? – злорадно хохотнула женщина. – Вся в папу, тот еще был простофиля и нюня!

И тут Эмма-Витя выдал:

– Люся, я твой брат!

А женщина нарочито драматично простерла руки и сказала:

– А я твоя мать!

– Ну прям в индийское кино не ходи! – восторженно протянул Петрик. – Давайте-ка обнимитесь и спляшите танец воссоединения семьи!

– Так вот кто такая Вероника Суворова! – прозрел мой здравый смысл.

– Люся? Люся! – встревоженно позвал Караваев.

Секунд десять я молчала, потом откашлялась и безадресно попросила:

– А дайте мне что-нибудь тяжелое.

– Только не авоську! Только не красную авоську! – завибрировал догадливый Эмма-Витя.

Я огляделась, нашла авоську с поленом внутри, подняла ее с земли и тихо, вежливо, почти ласково сказала:

– Пошли вон отсюда.

– Я б пошел, да меня спутали в клубок! – с претензией сообщил молчавший дотоле мужик в обмотке из коврика.

– Тогда катись! – рявкнула я и замахнулась авоськой.

– Караваев, в укрытие! – крикнул Петрик, ретируясь за сарай. – Все, это не остановить, термоядерная реакция началась!

– Вон! – Я поддала поленом по кокону с мужиком, и он покатился, разматываясь.

Правильно покатился – к пролому в штакетнике.

– Все вон! – Я замахнулась авоськой на братца, и он запрыгал, как зайчик, в том же направлении, по пути умудрившись подхватить с земли маменьку.

– Убирайтесь ко всем чертям, это они вам родня, а не я! – В одну минуту я выдворила новоявленных родичей со двора и придала отступающим ускорение, послав им вдогонку собаку. – Питт, фас!