Сталинские маршалы в жерновах политики - Юрий Рубцов

С учетом участившихся нарушений границы маршал Блюхер 28 апреля 1938 г. отдал приказ: «В связи с возможностью попытки внезапного нападения японцев на приграничные гарнизоны, особенно в Южном Приморье (залив Посьет-Славянка)…приказываю: командующему ВВС ОКДВА привести авиацию в состояние повышенной боевой готовности… подготовить части укрепрайонов на положение полной боеготовности»[160].

По воспоминаниям Маршала Советского Союза М.В. Захарова (начальника Генерального штаба ВС СССР в 1960-е гг.), Блюхер, досконально зная специфику Дальневосточного театра военных действий, убедительно отстаивал перед правительством и Главным военным советом предложения по наращиванию в регионе вооруженных сил. Когда по плану на 1938 г. было решено усилить ОКДВА лишь на 10 тыс. человек, Блюхер немедленно направил встречное предложение об увеличении численности войск не менее чем на 100 тыс. человек. Не получив поддержки наркома Ворошилова, разрешившего довести эту цифру лишь до 23,5 тыс., Блюхер настоял, чтобы этот вопрос был рассмотрен на Главном военном совете при его личном участии. «Тщательно обсудив глубоко аргументированные и обоснованные с военной, экономической и внешнеполитической стороны предложения командующего, — писал М.В. Захаров, — Главный военный совет нашел их правильными и принял решение дополнительно усилить советские войска на Дальнем Востоке на 72,3 тыс. человек. Всего за 1938 год войска Дальневосточного фронта должны были увеличиться на 105 800 человек, а на капитальное войсковое строительство получить почти в два раза больше денежных средств, чем в 1937 году. Дальновидность и своевременность этих предложений В.К. Блюхера были подтверждены всем ходом дальнейших событий»[161].

Упомянутое выше заседание Главного военного совета состоялось 28–31 мая 1938 г. В этой связи не совсем понятно, о каком событии Блюхер сообщал из Москвы в Хабаровск по прямому проводу начальнику штаба ОКДВА комкору Г.М. Штерну: «Двадцать первого принимал участие в работах Главного военного совета, на котором имел краткую беседу и с Главным хозяином. Мой отдых начинается двадцать пятого мая… Пока все идет хорошо и даже лучше, чем я ожидал».

Бывшая сотрудница Коминтерна А.Л. Разумова, работавшая в подчинении Блюхера еще в Китае, встречалась с ним в тот день, когда его принимал Сталин. Василий Константинович был в приподнятом настроении, рассказывал, что, когда он посетовал на инспирируемые из Москвы нездоровые слухи о нем, командующем, вождь успокоил его, сказав: «К сожалению, людям свойственны слабости, в том числе зависть. Поезжайте, товарищ Блюхер, в отпуск, отдохните. Все будет хорошо» [162].

У маршала были и другие основания для хорошего настроения. Во-первых, ГВС принял его предложения относительно значительного увеличения численности войск и строительства оборонительных сооружений на Дальнем Востоке. А во-вторых, находясь в Москве, он смог добиться от начальника управления по командному и начальствующему составу РККА Е.А. Щаденко ускорения комплектования армии недостающими кадрами. Заместителем командующего ОКДВА стал комдив В.З. Романовский, начальником штаба — комкор ГМ. Штерн, членом военного совета — дивизионный комиссар П.И. Мазепов; кроме того, были подписаны приказы о назначении высшего и старшего начальствующего состава почти на все вакантные должности.

Это было тем более необходимо, что 8 июня 1938 г. Главный военный совет постановил развернуть ОКДВА в Краснознаменный Дальневосточный фронт (КДФ) с Блюхером во главе. В состав фронта вошли две армии — 1-я Приморская (командующий комдив К.П. Подлас) и 2-я отдельная Краснознаменная (комкор И.С. Конев), а также Хабаровская группа войск.

И вновь не все понятно. Почему в столь ответственный момент вдруг встал вопрос об отпуске Василия Константиновича? Выходит, даже важнейшее решение о создании КДФ было принято ГВС в отсутствие полководца? Похоже, что начиналась линия на дискредитацию полководца. Формально обойтись без него, как многолетнего авторитетного руководителя войск в дальневосточном регионе, было еще невозможно, но уже с первых шагов его убирали от реального управления, чтобы потом возложить на него ответственность за провалы.

Между тем неблагоприятные события в районе озера Хасан стали быстро нарастать. 13 июня именно на участке 59-го По-сьетского погранотряда перешел к японцам начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3-го ранга Г.С. Люшков. И дело не только в том, что измена столь высокопоставленного сотрудника органов безопасности неизбежно повышала градус шпиономании на Дальнем Востоке и делала личность Блюхера более уязвимой для упреков из Центра. Главное — Люшков передал японской разведке ценные сведения о Дальневосточной армии, из которых Генштабу императорской армии стало ясно, что, вопреки прежней информации, советские войска в регионе значительно превосходят противостоящие им войска на сопредельной территории в Маньчжурии и Корее. Японцы пришли к выводу, что «это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР»[163]. Проверить сведения перебежчика можно было только на практике, вызывая советские войска на столкновения, поэтому обстановка на границе неизбежно должна была обостриться.

Судя по фактам, японцам в этот момент, как нельзя кстати, «помогли» советские пограничники. Чтобы предотвратить впредь переход границы в полосе 59-го отряда, его командование запросило у штаба Дальневосточного погранокруга разрешение на занятие сопки Заозерная и 8 июля получило его. Через несколько дней на сопке под покровом ночи был оборудован окоп с проволочными заграждениями, при этом советские пограничники выдвинули его на сопредельную сторону за четырехметровую погранполосу.

Японцам удалось перехватить радиопереговоры командования 59-го отряда с Хабаровском, после чего им не составило труда убедиться в «нарушении границы». По дипломатической линии был заявлен протест с требованием «покинуть захваченную маньчжурскую землю» и восстановить на Заозерной начертание границы, «существовавшей там до появления окопов». Ответ НКИДа, однако, гласил, что ни один советский пограничник и на вершок не заступил на сопредельную территорию. Словно подтверждая это, 15 июля на гребне Заозерной один из советских пограничников застрелил японского жандарма. Москва официально заявила, что «жандарм убит на советской территории, куда ему не следовало приходить», и повторно отказалась выполнить требование Токио уйти с Заозерной. Тогда 20 июля посол Японии Сигемицу, повторно посетив наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова, заявил ему, что «Япония должна будет прийти к выводу о необходимости применения силы».

Таким образом, противостояние быстро шло к развязке. Но, пожалуй, судьба Блюхера зависела не только и даже не столько от исхода борьбы с японцами, сколько от отношения к нему Сталина.