Сталинские маршалы в жерновах политики - Юрий Рубцов

«Действия Блюхера односторонни и поверхностны… Оставшись на позиции необходимости спуска нашего наряда на скаты высоты в нашу сторону, идет фактически на уступку гребня высоты японцам… Он по меньшей мере лжец, обманывающий партию и правительство и боящийся… личного разоблачения, если не больше», — в тот же день доносил в Москву и Фриновский.

Вероятно, что после таких обвинений политического характера Василия Константиновича уже ничто не могло спасти. Небольшой шанс изменить ситуацию в свою пользу оставляли удачные действия Блюхера как военачальника. Сталин хорошо знал цену политическим ярлыкам и принимал их во внимание только тогда, когда считал нужным. К сожалению, полководец оказался не на высоте, руководя боевыми действиями на Хасане. Эту операцию, несмотря даже на ее ограниченный характер, Блюхер, по авторитетной оценке маршала И.С. Конева, провалил[173].

Правда, писатель К.М. Симонов, который беседовал с Коневым, вполне правомерно возразил, что человека с головой, положенной под топор, трудно судить за неудачное проведение операции. От ощущения обреченности проистекали, к слову, и тяжелое моральное состояние, и пьянство, которые Конев отметил в Блюхере.

Во власти этого порока маршал находился и ранее. По словам генерала армии А.В. Хрулева, Блюхер утверждал, что употребление большого количества спиртных напитков позволяется снять страдания от мучившего его заболевания — экземы кожи. Так или иначе, но еще в начале 1937 г. начальник политуправления ОКДВА армейский комиссар 2-го ранга Л.Н. Аронштам требовал снять его с должности командующего из-за такого пристрастия к горячительному.

Но Сталин, обычно порицавший этот порок, в данном случае допускал снисходительность. Выступая 2 июня 1937 г. на Военном совете при наркоме обороны, он всячески защищал Василия Константиновича: «.. И вот начинается кампания, очень серьезная кампания. Хотят Блюхера снять… Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните, в чем дело? Вот он выпивает. Ну, хорошо. Ну, еще что? Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает. Ну, сегодня не понимает, завтра поймет, опыт старого бойца не пропадает. Посмотрите, ЦК встает перед фактом всякой гадости, которую говорят о Блюхере. Путна бомбардирует. Аронштам бомбардирует нас в Москве, бомбардирует Гамарник. Наконец, созываем совещание. Когда он приезжает, видимся с ним. Мужик, как мужик, неплохой…»[174]

Вот это — кадровая политика, вот это — критерии оценки! Хотя такая снисходительность проявлялась наверняка с дальним прицелом, чтобы противопоставить одних руководящих лиц в Вооруженных Силах другим.

Две недели, в течение которых длился локальный конфликт на Хасане, стали для Василия Константиновича одними из самых тяжелых в его насыщенной испытаниями боевой биографии.

К моменту нападения 29 июля 1938 г. японцы сконцентрировали у границы группировку, насчитывавшую более 38 тыс. человек и состоявшую из несколько пехотных и кавалерийских соединений, трех пулеметных батальонов, танковых, тяжелоартиллерийских и зенитных частей, ее поддерживали с воздуха 70 самолетов. На островах на р. Тумень-Ула они оборудовали огневые позиции артиллерии. Легкую артиллерию и пулеметы установили на высоте Богомольной в 1 км от Заозерной.

С нашей же стороны к границе были переброшены всего две роты Посьетского погранотряда и 119-го стрелкового полка 40-й стрелковой дивизии. Как говорится, почувствуйте разницу. «После же официальных притязаний Японии на этот небольшой участок советской земли, — по свидетельству маршала М.В. Захарова, — дальнейшие меры, направленные на укрепление высот у озера Хасан, не предпринимались»[175].

В самом деле, не предпринимались, последний запрет на наращивание сил поступил от наркома обороны, как мы помним, в телеграмме от 26 июля. Но почему? Выскажем свое не претендующее на оригинальность мнение: Сталин провоцировал японцев на конфликт, дабы преподать им урок. Это прослеживалось в мерах дипломатического характера, о чем шла речь выше, эта линия явна и в мерах военного характера. Знай японцы, что против них сконцентрирована соразмерная группировка советских войск, они могли бы на конфликт и не решиться.

Сталин вел свою партию, но и Блюхер, которому в этой игре, судя по всему, самостоятельная роль не отводилась, тоже словно не замечал накапливания по ту сторону границы солидных сил противника. Соответственно, не предпринимал никаких серьезных мер к тому, чтобы подтянуть достаточно сил для отпора возможному агрессору. Ведь запрет наркома последовал 26 июля, а ранее почему ничего не делалось? Решение о создании Дальневосточного фронта было принято более чем за полтора месяца до запрета. Блюхер обладал для перемещения войск необходимыми полномочиями, но тем не менее ими не воспользовался. Объяснение такой осторожности дается одно: Василий Константинович не желал давать японцам повода к нападению, но стал, по сути, на путь умиротворения возможного агрессора, действуя так же, как Сталин весной 1941 г. по отношению к Германии.

29 июля в 16 часов 40 минут по местному времени японцы двумя отрядами численностью до роты атаковали высоту Безымянную. Наряд из 11 советских пограничников принял неравный бой, потеряв половину личного состава убитыми. Благодаря тому, что к месту боя подошла подмога численностью со стрелковую роту, японцев еще до сумерек удалось отбросить. На следующий день между сопками Безымянная и Заозерная занял оборону батальон 40-й стрелковой дивизии. Попытка японцев 30 июля при поддержке артиллерии захватить Безымянную оказалась безуспешной. Японское командование пошло на значительное усиление частей, участвовавших в боях. Рано утром 31 июля после сильной артподготовки два батальона пехоты атаковали высоту Заозерная и один батальон — высоту Безымянная. После ожесточенного боя противнику удалось захватить указанные высоты. Понесшие большие потери советские пехотинцы и пограничники отошли к озеру Хасан. Конфликт набирал обороты, становясь все более масштабным и ожесточенным.

31 июля на Хасан прибыли Мехлис и начальник штаба фронта комкор Штерн. В тот же день замнаркома доложил Сталину: «В районе боев нужен настоящий диктатор, которому все было бы подчинено». Да и для вывода, который Мехлис сделал в следующей телеграмме в Москву: «Во всей операции командование фронта показало свои колебания, нерешительность и свою элементарную неорганизованность», увы, имелись серьезные основания.

Единое командование в самом деле отсутствовало. Поскольку главная роль в противоборстве с японцами отводилась соединениям 1-й Приморской армии (40-я, 32-я стрелковые дивизии, 2-я мо-томехбригада), руководить боевыми действиями должно было армейское командование. Но в действия находившихся в районе Хасана частей вмешивались и представители Москвы, и командование фронтом, и пограничные власти. Неблагоприятная ситуация сложилась с переброской подкреплений к месту боев.