Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

Но граф ни о чем не стал расспрашивать. Взяв из ее руки бокал с шампанским, он поставил его на стоявший рядом с диваном столик и сказал:

— Вы сможете позже объяснить все, что касается окончательной выручки, Эмма. А сегодня нам надо поговорить о другом.

Эмма тотчас поняла, что означали слова «поговорить о другом», — достаточно было лишь увидеть лицо мужчины, стоявшего перед ней. И сейчас он смотрел на нее так, что у нее дух захватывало.

Судорожно сглотнув, Эмма пробормотала:

— А как же Лидия?..

— Уехала к тетке. Той потребовалось ее общество во время путешествия.

Эмма чувствовала, что не сможет воспротивиться, не сможет не отдаться радости и наслаждению. И все же, отвернувшись, она закрыла глаза и попыталась воззвать к своему здравому смыслу, отрешиться от восхитительных тайных ощущений. Ох, ей не следовало поддаваться ему, ведь она же прекрасно знала, что не могла стать ни его женой, ни любовницей. И если бы она рассказала графу все, если бы объяснила, насколько скверно все могло обернуться, то он бы тотчас же потерял к ней интерес.

Он шагнул к дивану и сел рядом с ней. Затем, повернувшись, осторожно взял ее за подбородок, собираясь поцеловать. И Эмма знала: как только это произойдет, она уже не сможет противиться.

Ей следовало тотчас же заговорить, немедленно! Но тут его губы прикоснулись к ее губам, и все слова, все возражения тотчас же вылетели у нее из головы. И она даже не сделала попытки сопротивляться. Когда же он обнял ее и прижал к себе, Эмма поняла, что и глупо было бы сопротивляться. Да, было бы ужасно глупо не воспользоваться еще одним случаем почувствовать себя особенной…

Дариусу не пришлось слишком стараться — снова соблазнить Эмму было не так уж трудно. Она с готовностью ответила на его поцелуи и объятия — будто знала, как следует себя вести, и ему было очень приятно чувствовать, что она нисколько не скрывала своего желания. Более того, ее попытки быть раскованной и отважной усиливали его возбуждение… О Боже, он сейчас реагировал на Эмму так, как будто не был с женщиной долгие годы. А впрочем, ничего удивительного. Ведь он уже две недели жаждал снова увидеть ее обнаженной.

Тут Дариус принялся поглаживать ее груди и покрывать поцелуями шею. Когда же пальцы его нащупали сосок, Эмма вскрикнула и застонала. А потом вдруг облизала губы — как будто собиралась заговорить.

Чуть отстранившись, Дариус заглянул ей в глаза и спросил:

— В чем дело? Вам не нравится?

— Нет-нет, очень нравится. Это нечто… неземное. Но не могли бы мы снова заняться тем, что было в прошлый раз?

Подобное нетерпение немного удивило графа. Но он тут же встал и увлек Эмму за собой.

— Только не здесь, дорогая. Идемте.

Дариус повел ее через холл, потом — вверх по лестнице. Но эта проклятая лестница казалась бесконечной! Не выдержав, граф прижал Эмму к стене и принялся целовать ее в шею.

— Нет-нет, и не здесь, — задыхаясь, прошептала девушка.

Дариус невольно вздохнул. Он чувствовал, что дрожит от нетерпения. Он желал ее сейчас, немедленно!

Граф снова схватил Эмму за руку и потащил ее по лестнице. На верхнем этаже, втащив к себе в спальню, принялся целовать, как бы утверждая свое право на обладание ею. После чего уложил на кровать и принялся срывать с себя одежду.

Ошеломленная бурным натиском Саутуэйта, Эмма едва успевала осознавать происходящее — образы, звуки и чувства сменяли друг друга, как стекла в калейдоскопе.

Сначала его поцелуи были осторожными и нежными, потом стали страстными и неистовыми, почти пугающими. Когда же она наконец оказалась на постели, под сапфировым балдахином, ей на мгновение почудилось, что она, покачиваясь на волнах, медленно уплывает куда-то…

Но вскоре сознание ее прояснилось, и Эмма поняла, что находилась в слабо освещенной комнате, а перед ней, у кровати, стоял Саутуэйт — высокий, поджарый и сильный. Он быстро раздевался, и казалось, что при каждом своем движении он как бы сбрасывал с себя обличье джентльмена. Было ясно: еще несколько секунд — и он напрочь забудет о благопристойности и хороших манерах.

И вот он уже стоит перед ней совершенно обнаженный. И в сумеречном свете его тело казалось изваянным из мрамора. Потом «статуя» ожила, сделала движение — и он опустился перед кроватью на колени, так что теперь Эмма видела над собой его лицо и широкие мускулистые плечи. В глазах же графа сверкало страстное желание.

А затем он стал раздевать ее, и в тот же миг Эмма снова утратила способность ясно мыслить; каждое его прикосновение доставляло почти непереносимое наслаждение, и теперь ей хотелось только одного — побыстрее избавиться от разделявшей их эфемерной преграды в виде ее одежды.

К счастью, пальцы графа оказались на удивление проворными, и вскоре он избавил Эмму от всего, что ее сковывало, — теперь она была совершенно свободной, совершенно обнаженной!

В безумном порыве Эмма обняла графа и прижалась к нему, всецело отдаваясь наслаждению. Его близость завораживала ее — как и в прошлый раз. А он ласкал ее груди, легонько прикусывая соски, и на каждую его ласку, на каждое прикосновение ее тело отвечало восхитительным трепетом.

— Но ведь я обещал большее, разве не так? — спросил он неожиданно.

Эмма была слишком возбуждена, чтобы стесняться или чувствовать смущение. Она тут же кивнула, предвкушая новые наслаждения.

Саутуэйт тотчас отстранился и пробормотал:

— В таком случае иди ко мне…

Граф мгновенно переменил позу таким образом, что теперь упирался спиной в спинку кровати. Эмму же, усадив лицом к себе, подтащил поближе, так что теперь его возбужденная плоть уткнулась в ее лоно. Она закрыла глаза и громко застонала, чувствуя, как нарастает возбуждение. И тут же всхлипнула от нетерпения — ей казалось, что тело ее вот-вот разорвется на части. В отчаянии вцепившись в плечи графа, Эмма запрокинула голову и с мольбой в голосе прохрипела:

— Больше не могу терпеть!..

Но Саутуэйт по-прежнему не торопился. Внезапно отстранившись, он проговорил:

— Оставайся так, как сейчас. Я хочу тебя поцеловать.

Эмма не поняла, что граф имел в виду. Не поняла даже и тогда, когда он широко раздвинул ее ноги и наклонился. А в следующее мгновение она испытала самое невероятное из наслаждений; все тело ее содрогнулось, а из горла вырвался крик восторга. И ей на миг показалось, что она теряет сознание.

Но сознание не оставило ее. И теперь она понимала, что делает ее любовник. Раз за разом на нее накатывали совершенно новые сладостные ощущения, и из горла ее то и дело вырывались стоны. Наконец, не выдержав, она громко закричала и содрогнулась в последний раз, а потом затихла в изнеможении. И сейчас ей казалось, что она как бы парит в воздухе.

Как долго продолжалось ее «парение», Эмма не знала. Но в какой-то момент она вдруг услышала собственный стон и поняла, что Дариус входит в нее, наполняя ее собой, снова заявляя права на нее. И ее вновь затопило ощущение всепроникающей близости — ощущение невероятного блаженства.