Мама, мама - Корен Зайлцкас

– Неужели этот парень настолько эгоистичен?

– Не знаю, – Вайолет пожала плечами. – Я всего раз с ним разговаривала. Но он незрелый. Инфантильный.

– Послушайте ее, – ухмыльнулся Доннели. – Тебе-то целых восемнадцать?

– Шестнадцать, – обезоруживающе засмеялась Вайолет.

– Но, погоди, твоя сестра прервала беременность.

– Прервала. Но это не значит, что она этого хотела. Мама превратила жизнь Роуз в ад. Если Мэтт, который уже смирился с тем, что у него никогда не будет детей, вдруг получил шанс стать отцом… И если Роуз отняла у него этот шанс из-за давления матери… Мне кажется, Мэтт мог наточить огромный зуб на нашу мать и на всю нашу семью. Может быть, ему даже удалось настроить против нас Роуз – чтобы она решилась нам отомстить.

– Значит, ты думаешь, Мэтт солгал тебе, сказав, что не разговаривал с Роуз с тех пор, как закончил их роман?

Вайолет мысленно поежилась: слово «роман» напомнило ей мыльные оперы, которые смотрели некоторые пожилые пациенты, – мелодрамы, богатые на пощечины и неловкие крупные планы.

– Признаю, я всегда плохо знала свою сестру. Но странно, что письма начали приходить именно сейчас.

– Значит, твоя теория состоит в том, что Мэтт и Роуз хотят, чтобы твоя мать расплатилась за ребенка, которого, как им кажется, она у них отняла. Но как?

– Причинив боль ребенку моей матери – Уиллу.

Пока Вайолет разговаривала с Доннели, кто-то решил, что в вечеринке Эди должны присутствовать элементы шоу талантов. Ускоренная репетиция шла полным ходом. Джослин собиралась исполнить на акустической гитаре блюзовую версию песни «Rehab» Эми Уайнхауз. Коринна собиралась разворачивать конфеты «Starburst» языком. Хелен Келлер продолжала шокировать, озвучив желание прочесть стихотворение Чарльза Буковски.

– Какой у тебя особый талант, Херст? – спросила Коринна.

– Безделье считается талантом? – отозвалась Вайолет.

– Да. Но, строго говоря, настоящие бездельники не утруждают себя такими вопросами. Как все прошло с копом?

Вайолет пожала плечами и развернула розовую конфетку «Starburst».

– Я рассказала ему то, что знаю. Он сказал, что поначалу, когда исчезла Роуз, закон уважал ее право на добровольное исчезновение. Но теперь, из-за того, что случилось с Уиллом, есть, во всяком случае, вероятность того, что Роуз замешана в чем-то гнусном.

– Ее вкус на мужчин считается гнусным?

– Кто бы говорил, – засмеялась Вайолет. – Я пытаюсь сказать, полиция может проверить Роуз еще раз. К тому же Доннели считает, что стоит убедиться, что год назад Роуз исчезла не потому, что совершила что-то противозаконное.

Начинало казаться, что Коринна была одной из немногих в Фоллкилле, кто не думал, что у Вайолет паранойя из-за страха близости. Она понимающе кивнула.

– Ну да, они с этим преподом вполне могли замутить какое-нибудь дерьмо в духе Бонни и Клайда.

– Сложно представить ботанов-геологов, способных на серию убийств.

В углу, скрестив босые ноги, в позе Джони Митчелл с гитарой сидела Джослин, перебирая аккорды пальцами, унизанными бирюзовыми кольцами. Она вмешалась в их диалог:

– Все способны на убийство. В дикой природе это называется естеством. Когда этим занимаются государства, это называется войной.

– К тому же, – добавила Коринна, делая паузу, чтобы снять с языка пустую обертку от конфеты, – ботаны-геологи, наверно, лучше всех знают, где хоронить людей.

Тот факт, что сестра вернулась домой именно сейчас, поразил Вайолет волной головокружительного смятения и жара.

– Роуз! – Она указала в сторону фойе. – Здесь Роуз! Роуз!

– Это не смешно, – закричала Джозефина. – Дуглас, сделай что-нибудь! Сейчас же! Останови ее!

А затем она обратилась к Вайолет:

– Твоя сестра отреклась от нас. Тебе нужно смириться с этим. Она не хочет иметь ничего общего ни со мной, ни с тобой, ни с тобой, ни с тобой! – Два последние «ни с тобой» Джозефина адресовала Дугласу и Уиллу. Отец Вайолет был бледен и дрожал. Лицо Уилла было мокрым от слез.

Вайолет ощущала, что из ее груди вырывался белый свет.

В тот вечер у нее было несколько, как ей казалось, глубоких прозрений: например, что «реальность» состоит всего лишь из слоев галлюцинаций. Но только немногие вызванные наркотиками откровения казались столь же вероятными, как это: каждый атом в теле Вайолет заимствован у чего-то еще, будь то кислород, солнечный свет или еда с фермы Деккеров. Будучи зародышем, она была частью своей ненормальной матери, которая впитала только самые темные, самые гнилые стороны своего окружения.

В чем бы ни был изъян Джозефины, он имелся и у Вайолет. Очень отчетливое видение собственной ДНК, вызванное кислотой, закружилось перед ней, и Вайолет увидела темную, больную сторону своей личности, спиралью окрутившую ее светлую, радостную часть. Их невозможно было разделить. Она не могла оставить одну и отказаться от другой, и все же ее моральным долгом было покончить со своим гротескным наследием. Был только один способ разорвать этот круг:

– Самоубийство, – сказала она.

Вайолет поразило, с какой непринужденностью и радостью это заявление вырвалось наружу – вылетело само по себе, словно наполненное гелием. Это было самое легкое слово, которое она произнесла за целый вечер.

На этом она не остановилась. Она повторила его еще три или четыре раза, обдумывая детали. Самоубийство, самоубийство. С сокрушительным разочарованием она вдруг поняла, что и саллекхана не поможет разорвать этот круг, ведь даже если Вайолет убьет себя, ее атомы просто вернутся в замкнутую систему борьбы и боли. Этому не было конца. Не было выхода. История просто будет повторяться вновь и вновь.

Реальность вернулась на максимальную громкость.

– Пожалуйста, НЕ НАДО! – умолял Уилл.

– Хватит, Вайолент[10]. Вайолет, – бормотал Дуглас.

Вайолет опустила взгляд и поняла, что все еще сжимает в кулаке нож «Wusthof». Сверкающие двадцать сантиметров были направлены на ее мать.

– Как же ты больна! – причитала Джозефина, и ее завывания напоминали боевой клич.

Слово «больна» вызвало у Вайолет безудержную печаль, напомнив ей о Берил. Вайолет утешающе обняла себя и осознала полное отсутствие ощущений. Она не чувствовала свое тело.

Ее горло исчезло, когда она схватилась за него рукой. Как и ее глаза, когда она попыталась их потереть.

Вайолет могла бы последовать за своей первоначальной мыслью – старым добрым самоубийством; Вайолет могла бы стать одной из многочисленных кислотников, которые вскрывают вены или ласточкой вылетают в окно, – если бы ей не казалось, что она уже мертва. Ее сознание было пустым. Она не замечала, что дышит. Она боялась, что очнется в аду, который будет еще хуже того, из которого она пыталась сбежать. Время на микроволновой печи выглядело как ценник. $7.42.