Сейчас и навечно - Эмма Скотт

Дарлин протянула руку и погладила меня по щеке.

– Если тебе что-нибудь понадобится, скажи мне. Я не представляю, чем смогу помочь, но обещаю быть рядом.

Я не мог говорить, только кивнул, и слеза скатилась по моей щеке на ее руку.

– Видишь? – сказала она с дрожащей улыбкой. – Ты испытываешь так много чувств, Сойер. Так много. – Она вытерла мою слезу ладонью. – Я сохраню это.

Затем повернулась и ушла.

Выходные подкрались незаметно. В последнее время я не виделась с Сойером, по крайней мере, вблизи. Из окна своей квартиры смотрела, как Эбботы приехали за Оливией. Елена сказала мне, что суд предоставил им право на посещение по выходным в их квартире, которую они снимали на побережье.

С замиранием сердца я наблюдала, как Сойер помогает им усадить Оливию в их блестящий, белый внедорожник «БМВ». Как он опустился на ступеньки и потом еще долгое время сидел на крыльце и смотрел в том направлении, куда они уехали.

Каждая часть меня страстно желала подойти к нему, но после той ночи мой разум словно очистился от назойливого шепота и сомнений, вечно терзавших меня. Теперь я могла мыслить трезво. У Сойера и так было с чем сражаться. И я не хотела усиливать бурю его эмоций. Он знал, что, если захочет поговорить, всегда может позвонить или зайти ко мне в любое время, и я буду рядом.

Но он ничего не предпринимал.

В понедельник после работы на репетиции я, как обычно, избегала убийственного взгляда Анны-Марии и уворачивалась от неуклюжих ног Райана. Грег был в восторге от моего соло, хоть и не сказал об этом вслух.

– В субботу вечером открытие, – сказал он так, будто мы этого не знали. – Возьмите билеты и раздайте своим родственникам и друзьям. Было бы замечательно, если бы каждый из вас привел по два человека.

– Сколько уже продано билетов? – спросила Анна-Мария.

– Достаточно, – ответил Грег. – Мы можем себе позволить выделить для вас немного.

Мы переглянулись. Это была своего рода кодовая фраза, означающая «почти ничего не продалось», и мне вдруг стало грустно. Конечно, я выступала не ради славы или денег, но было бы здорово, чтобы бы кто-то стал свидетелем моего первого за четыре года танца, кроме стервозных подружек Анны-Марии. Я взяла несколько распечатанных листовок и развесила их по пути домой.

После ужина раздался телефонный звонок, когда я свернулась калачиком на своем любимом диванчике. На моем лице расцвела улыбка.

– Максимилиан, – пропела я. – Ты тот человек, с кем я и хотела поболтать.

Он рассказал мне о своей новой работе в больнице Сиэтла, а я поведала ему об эмоциональных качелях и о собрании АН.

– Это было словно очищающий душ, как в «Силквуде», – пошутила я.

– И что это должно значить? – спросил он с усмешкой.

– Ты не видел «Силквуд»? Тот старый фильм с Мерил Стрип, где она работает на ядерном заводе и подвергается радиоактивному облучению? А потом те парни в защитных костюмах начинают обстреливать ее из шлангов с водой в глаза, десны и вообще везде, чтобы обеззаразить ее?

– Это так ты чувствовала себя на собрании?

– Да. Выступать перед целой толпой и самим Господом Богом ощущалось именно так, – улыбнулась я. – Запиши это в своем пособии для спонсоров.

– Может, и запишу, – засмеялся Макс. – Или ты когда-нибудь запишешь это в свое.

Я фыркнула.

– Ха, я далека от этого.

– Возможно. А может, и нет, – ответил Макс. – Но я чертовски горжусь тобой.

– Спасибо. Я тоже. И я горжусь тобой. Ты уже увиделся с родителями?

– Пока нет. Мы с мамой запланировали ужин на субботу. Посмотрим, как все пройдет, прежде чем я столкнусь с отцом.

– Дай знать, как все пройдет. Я всегда буду на твоей стороне.

– Ах, ученик превзошел учителя, – сказал Макс.

Смешок вырвался из моего горла.

– Ой, да прекрати. – Но моя улыбка померкла, и Макс будто бы увидел это.

– Как Сойер? – аккуратно задал вопрос Макс.

Я съежилась на диване, превратившись в один клубок из рук и ног.

– Не очень хорошо. Он борется за опеку над Оливией, и я боюсь, что он проиграет.

– Боже, это ужасно. А что насчет вас двоих?

– Мне нечего тебе сказать, – выдохнула я. – Не хочу добавлять ему лишних проблем.

– Дарлин…

– Что? Я говорю правду. У него и так много проблем. Не хочу давить на него, но сказала, что всегда буду рядом, если понадоблюсь.

– Юрист-моралист в те краткие мгновения нашего знакомства не произвел на меня впечатления человека, который пойдет просить помощи и утешения, даже если будет нуждаться в ней.

– Вероятно, нет, – мягко сказала я. – И он определенно не ждет этого от меня.

* * *

Неделя тянулась невероятно медленно, как и выходные, но в то же время спешила мне навстречу. В субботу состоится премьера. А в четверг мы впервые репетировали на настоящей сцене. Мое сердце сжалось, когда я увидела это обшарпанное помещение – театр «Браун Бэг» – с черными стенами и полами, давно требующими покраски, и пятьюдесятью сидячими местами перед крохотной сценой.

Тем не менее остальные участники танцевального коллектива были в предвкушении. Очевидно, Анна-Мария притащит с собой целую группу поддержки.

– Кто придет посмотреть на твое выступление? – спросила меня Паула после генеральной репетиции.

– О, так получилось, что сейчас обстоятельства не на моей стороне, – улыбнулась я. – Моя семья из Нью-Йорка и не может сюда приехать, а лучший друг получил повышение и переехал в Сиэтл.

И тогда я поняла, что другие мои лучшие друзья – Зельда и Бекетт – бросили бы все, чтобы повидаться со мной, но я никогда не просила их ни о чем. Мне казалось, что это слишком. А теперь, когда у меня отрастало некое подобие позвоночника, стало уже слишком поздно.

Паула улыбнулась мне и наклонилась ближе, чтобы прошептать:

– Жаль, ты лучшая часть этого шоу.

Я проводила ее взглядом, оставшись в холле в полном одиночестве.

– Если танцовщица впервые исполняет свой танец за четыре года и этого никто не видит, действительно ли она танцевала? – спросила я у самой себя.

Я смахнула слезу. Наверное, мне следовало позвонить Зельде и Беку, но я слишком боялась показаться слабой и нуждающейся. Снова. Но они были мне нужны, и я поняла – слишком поздно, – что быть с людьми, которые тебя любят, вовсе не значит проявлять слабость. Это делает тебя сильнее.