Одна среди туманов - Карен Уайт

Тем временем Томми вернулся из туалета, таща на спине Бо. Возле стола мальчуган слез на пол, но возвращаться к матери не спешил. Поглядев на детей, которые так и вцепились в меня и брата, Трипп откинулся на спинку своего кресла и ухмыльнулся с довольным видом.

– Похоже, Кэрри, ты нашла себе сразу двух бебиситтеров, – заметил он. – Если будет нужно – обращайся. Думаю, они тебе не откажут.

– Да ладно тебе!.. – смущенно пробормотала Кэрри и, наклонившись, чуть не силой забрала у меня Корделию, которой явно понравилось у меня на коленках, потом протянула руку к Бо. – Ладно, я пойду. Приятно было повидаться. Впрочем, мы еще увидимся вечером в моем кинотеатре – сегодня я сама буду продавать билеты. Ты тоже приходи, – добавила она, обращаясь к Томми.

Мой брат пристально глядел в свой бокал с минералкой. В ответ он только кивнул, не поднимая головы, и мне захотелось дать ему в лоб. Ну как можно быть таким тупым?!

Когда Кэрри уже шагала прочь, маленькая Корделия подняла ручку и помахала мне на прощание, и я почувствовала себя так, словно меня ударило током. Я оказалась не готова к подобному проявлению привязанности и совершенно растерялась. Лишь несколько секунд спустя, когда мне удалось более или менее взять себя в руки, я заметила, что Трипп внимательно за мной наблюдает.

Потом к нам подошел официант, чтобы принять заказы, и следующие несколько минут мы разговаривали только о посевной, о видах на урожай, об ожиданиях и надеждах Томми. Даже когда перед нами поставили заказанные блюда, этот разговор не прекратился, но я уже не принимала в нем участия, вспоминая уютный домашний запах светлых волосиков Корделии и размышляя о том, как много воспоминаний разбудило во мне упоминание о Матильде. То, что она еще жива, стало для меня настоящим потрясением. Старая служанка оставалась, наверное, единственным, что связывало меня с Бутси – и с моим прошлым, и я не переставала гадать, достанет ли у меня мужества ее навестить, чтобы найти ответы на вопросы, которые я предпочла бы даже не задавать.

Подняв голову, я вновь поймала устремленный на меня взгляд Триппа. По его лицу, как обычно, было невозможно что-либо прочесть, но я не сомневалась – он думает о том же, что и я. Обвести его вокруг пальца, усыпить его бдительность было практически невозможно, но я все же постаралась сосредоточиться на спагетти у себя на тарелке. Я старалась думать только о еде, о том, как хорошо снова увидеться с братом, – а еще о том, что у меня есть Кло, что она рядом. От этой последней мысли мне сразу стало легче на душе, и я мысленно пообещала себе сделать все, чтобы и девочке было хорошо со мной.

– Вивьен!

Я подняла голову и посмотрела на мать. Интересно, подумалось мне вдруг, сколько еще времени пройдет, прежде чем она окончательно забудет мое имя? От этой мысли меня охватила паника и иррациональное стремление немедленно что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

– Что?

– Я бы тоже хотела навестить Матильду, Вивьен. Мне нужно кое о чем ее расспросить.

Взгляд Кэрол-Линн был сосредоточенным и ясным, как у абсолютно здорового человека, и я замешкалась с ответом, боясь нечаянно разрушить чары, под действием которых она находилась. Наконец я кивнула:

– О’кей. Я попробую договориться насчет завтра, хорошо?

Теперь мать смотрела на меня, слегка наклонив голову – совсем как посетитель музея, разглядывающий какой-то интересный экспонат.

– Ты остригла волосы, – сказала она. – Тебе идет, только… Хочешь, я попробую сделать тебе «французскую косу»? У тебя красивые скулы, их нужно только слегка приоткрыть, к тому же с косой летом прохладнее. Я знаю, ты больше не даешь мне прикасаться к твоим волосам, но мне все равно хотелось бы… Я так давно тебя не причесывала! Тебя давно не было, и я очень соскучилась.

От этих слов у меня защемило сердце, к глазам подступили слезы, а к щекам прилила кровь. Что́ ей ответить, я не знала, и даже если бы знала, все равно не могла вымолвить ни слова.

– Это Матильда научила меня заплетать волосы. Она очень умная и много знает. – Неспешно улыбнувшись (оказывается, я еще помнила эту ее манеру улыбаться медленно, не торопясь), мать наклонилась ко мне через стол и добавила, заговорщически понизив голос: – …А еще она умеет хранить секреты!

– Какие, например? – выдавила я наконец, припомнив, что́ сказала Кэрол-Линн, когда мы стояли на краю ямы, глядя на белевшие среди корней кипариса ребра и позвоночный столб. «Она не могла вернуться, потому что никуда не уезжала…» И снова, как тогда, в моих ушах зазвучал хриплый грай ворон, обсевших упавшее дерево, а кости черепа дрогнули, превращаясь в призрачное лицо, странно похожее на мое собственное.

Над самым моим ухом раздался голос официанта Рикки, спрашивавшего, не нужно ли нам еще что-нибудь, и наваждение исчезло. Отрицательно качнув головой, я посмотрела на мать и увидела, что ее взгляд снова стал отсутствующим, устремленным в пустоту. И хотя я уже почти привыкла к тому, что Кэрол-Линн смотрит и не видит, сейчас я ощутила, как меня охватывают разочарование, гнев и безнадежность.

Я встала из-за стола и, коротко извинившись, решительно зашагала к дверям дамской комнаты, прижимая к груди сумочку. Навряд ли мне удалось кого-то обмануть, за исключением, быть может, Кэрол-Линн, но мне было все равно. Мне срочно нужна была таблетка, на сей раз – чтобы успокоить мою некстати проснувшуюся совесть.

Кэрол-Линн Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. 25 июля 1963

ДНЕВНИК

В прошлые выходные мы с Джимми Хинклем и другими ребятами ездили в Тхулу – купаться в озере Подкова. Я была в моем новом купальнике-бикини, который я тайком от Бутси купила на деньги, заработанные в кафешке для автомобилистов. (Бутси по-прежнему считает, что порядочные девушки должны закрываться от шеи до лодыжек, даже если они идут купаться, а солнце печет так, что на улице можно изжариться в пять минут.) Один из парней захватил транзисторный приемник, и мы танцевали на берегу под веселую музычку. Я танцевала в бикини, и Джимми буквально не сводил с меня глаз.

Честно говоря, я очень боюсь непрозрачной, глинистой воды, боюсь, когда плавающие в ней сомики начинают тыкаться мне в ноги. А еще мне не нравится, когда в воде нельзя разглядеть дно. Я думаю – это потому, что вся наша жизнь такая же, как эта вода: никогда не знаешь, что тебя ждет, но плыть все равно нужно.

Джимми мне очень нравится. Настолько нравится, что, когда все побежали в воду, я закрыла глаза, стиснула зубы и побежала вместе со всеми. И ничего страшного не произошло! Я почти не боялась, хотя тут, наверное, сыграли свою роль пиво и сигареты с «травкой». А еще сколько-то времени спустя мне стало так хорошо, как не было еще никогда в жизни, так что я вовсе позабыла о своем страхе. Я даже научилась нырять с открытыми глазами, хотя никакого особого смысла в этом не было, поскольку, кроме сомиков, я все равно не могла ничего разглядеть. Но потом мы выкурили еще по сигаретке, и мне стало все равно.