Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650-1945 - Карл Деметр

Присяга, принесенная «перед Господом», связала каждого человека в рейхсвере обязательством абсолютного повиновения Адольфу Гитлеру как фюреру и Верховному главнокомандующему, обязала быть готовым в любую минуту отдать за него жизнь. Это была беспрецедентная клятва. Ее текст, составленный Рейхенау, неприличен сам по себе, а у Бломберга вовсе не было законного права заставлять вермахт приносить присягу. Но фактически он сделал это, явно в нарушение закона об обороне от 1 декабря 1933 года.

Однако клятва была принесена. Никто из офицеров или солдат не мог в то время знать, что она является поворотным пунктом в отношениях между офицерским корпусом и национал-социалистическим государством. С этого дня и далее на каждое новшество, с которым офицерский корпус сталкивался, он мог реагировать только руководствуясь клятвой верности, принесенной «перед Господом».

Примером этого может служить лишение гражданских прав, которое пришлось перенести рейхсверу зимой 1938/ 39 года. В германской армии начальники штабов, начиная с уровня корпуса и выше, которые были не согласны с важным политическим решением, принятым их генералом, могли излагать свои взгляды письменно. Такая система означала, что начальник штаба разделял ответственность за решения и действия своего генерала. Согласно инструкции Гитлера такая система была упразднена, причем не делалось никакого исключения даже для начальника штаба рейхсвера. Диктаторский характер режима сильно укрепился с 4 февраля 1938 года, когда Гитлер принял на себя прямое личное командование всем вермахтом (армией, флотом и военно-воздушными силами). Это произошло после того, как Бломберг оставил свой пост из-за женитьбы (свидетелями у него были Гитлер и Геринг) на «даме», записи в полиции о которой были далеко не безупречными. Таким образом, удар, нанесенный офицерскому корпусу, был сильнейшим. Кейтель после 1945 года назвал его «чудовищной интригой» против Фриша.

Тот факт, что черная гвардия Гиммлера (СС) приложила к этому делу руку, равно как и к партии в целом, достаточно очевиден, судя по записям, сделанным самим Фришем, которые были процитированы выше. Методы, использованные СС, вызывали у регулярных офицеров глубочайшие переживания с самых первых дней – уже со времен пресловутого «Приказа о деторождении» от 28 октября 1939 года. Многие регулярные офицеры тем не менее перешли в СС в последний год или два перед тем, как Гитлер захватил власть. Разумеется, в основном это были младшие офицеры, которые видели мало перспектив для себя в армии, насчитывавшей лишь 100 000 человек. И все же махинации, начатые СС осенью 1934 года, не были нацелены только на одного Фриша, но на всю армию в целом, внутри которой были созданы собственные экстренные соединения – позднее названные ваффен СС. Простой факт существования таких соединений вызвал трения между армией и ее руководителями. На армию навалились всяческие взыскания за малейшие нарушения, за ее командующими шпионили, для армейского офицера было редкостью, чтобы ему отдал честь эсэсовец. «Инциденты между вермахтом и СС» фактически были темой частых процессов на открытых судах; однако это, естественно, было нежелательно, ибо «наносило вред устоям обеих партий и подрывало доверие общественности к единству рейха». Было выработано общее соглашение между вермахтом и СС, опубликованное 25 января 1938 года. Цель его – «урегулировать все инциденты, не доводя до суда». Со своей стороны, вермахт придавал «особое значение установлению духа товарищества с СС, так же как с другими отделами движения». Текст этого приказа наверняка был составлен Бломбергом, когда тот еще был военным министром.

Такова была ситуация в армии в целом. Положение отдельных ветвей вермахта было еще более запутанным. Рейхсвер был разбросан по громадному пространству и, таким образом, подвержен местным беспорядкам, трениям и ссорам со всякого рода «маленькими гитлерами». По сравнению с этим флот находился в гораздо более простой ситуации, будучи сосредоточен в нескольких больших базах, где он численно превышал все другие рода войск. «Флот, – говорил адмирал Редер, – получил довольно широкую должность, и в партии в целом не было «свершенным» действием заключение договора с моряками». Это было не только потому, что Редер «заботился о том, чтобы все подразделения флота вели себя правильно по отношению к партии». Для этого были более глубокие политические основания. Еще со времен Тирпица и Морской лиги пангерманские взгляды были широко распространены среди морских офицеров, и флотский мятеж в Киле в ноябре 1918 года вызвал в военно-морском флоте особое раздражение против марксизма и демократии, между которыми моряки не видели разницы. Два морских «свободных корпуса», которые принимали участие в Капповском путче, позже были приняты во флот и использованы в качестве кадров для его возрождения. Естественно, они были восприимчивы к национал-социалистической заразе. Захват Гитлером власти во флоте был встречен весьма горячо, по крайней мере, более тепло, чем в армии, где традиции были гораздо старше, а дух более аристократичен. Что же касается третьей ветви вермахта – люфтваффе, то национал-социалистическое правительство возвысило их до статуса независимого рода войск. Поэтому понятно, что члены люфтваффе испытывали теплое чувство к национал-социализму; его глава Герман Геринг, второй человек в Германии после Гитлера, страстно мечтал, чтобы «его» люфтваффе заняли самое высокое положение. Как-то раз Гитлер заметил: «У меня прусская армия, имперский морской флот и национал-социалистические воздушные силы».

Поэтому тем больше было у него причин извратить эту «прусскую» армию и заставить ее погрузиться в национал-социалистическую трясину. Более того, нужные инструменты для этого оказалось найти довольно легко. Нацистский лексикон уже проник в язык армии и угнездился, в частности, в «Обязанностях германского солдата» (приложение 38), которые были изданы 25 мая 1934 года за подписями Гинденбурга и Бломберга. Там провозглашались такие постулаты, как «носитель меча германского народа» (обратите внимание: не государства), «народа, объединенного национал-социализмом и его жизненным пространством»; «доверие, на которое опирается дисциплина, прямая и преданная, богобоязненная и правдивая», и т. д. Эти добродетели должны были сделать солдата примером для других. Тайный приказ, вышедший в следующем году (22 июля 1935 года), регламентировал «Отношения офицеров запаса к государству»: «В отношении государства вермахт безоговорочно принимает национал-социалистическое мировоззрение. Следовательно, необходимо обращать офицеров резерва в такой же образ мышления. Вследствие этого никого нельзя назначать офицером запаса до тех пор, пока он искренне не воспримет национал-социалистическое государство и не выступит за него публично вместо того, чтобы проявлять безразличное или даже враждебное к нему отношение». Впрочем, было не слишком-то разумно требовать «искреннее восприятие», поэтому естественным результатом этого стала вынужденная ложь и неискренность многих офицеров, что влекло недоверие к ним со стороны партии и рост фанатизма, который всегда был врагом разума и человеческих взаимоотношений.

Из года в год росло напряжение. Вслед за кризисом Фриша, весной 1938 года, Гитлер потребовал у нового главнокомандующего рейхсвером «привести армию в более тесный союз с государством и его философией». 17 августа 1938 года, через три месяца после падения Фриша ваффен СС были формально объявлены независимым «носителем меча», равным по статусу армии. Такого рода вызов партии не мог принести ничего другого, кроме углубления скрытого недоверия армии к режиму. Одних только соображений самосохранения было достаточно, чтобы привести к этому. Война не принесла никаких улучшений. Приказ Гитлера «об эвтаназии» от 1 сентября 1939 года вначале не был широко известен. Но 28 октября 1939 года Гиммлер заметил, что «из-за войны выпускается лучшая кровь», и приказал СС «рожать детей». Некоторые подразделения армии выразили крайнее негодование, и через некоторое время Гиммлер, прибегнув к объяснениям, фактически был вынужден извиниться. Были и другие шокирующие моменты. Отношение армии к СС и к полиции после завоевания Польши варьировалось между ненавистью и отвращением. Солдаты были возмущены преступлениями, совершаемыми эсэсовцами, такими же немцами – людьми, которые представляли мощь страны; армия была в шоке оттого, что подобные зверства совершались под ее прикрытием и при этом оставались безнаказанными.