Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650-1945 - Карл Деметр

Независимо от отношений к партиям и их политике в последние годы в Веймарской республике действовали еще некоторые важные факторы. Перемены наступали во всем мире военных и особенно в отношении офицеров к государству. В 1931 году, через шесть месяцев после дела офицеров в Ульме, ситуацию довольно четко проанализировал доктор Юлиус Либер, парламентский специалист по вермахту в национал-социалистической партии: «Я боюсь, что рейхсвер был построен на колоссальной ошибке фон Секта. Он полагал, что дисциплины довольно, и подчинение командирам станет достаточной гарантией для правильного функционирования армии. Однако ни одно соединение в то время не отдало бы себя безоговорочно в руки командующего. Связи между солдатами и общественностью слишком тесны для этого, и все части общества слишком сильно озабочены социальными и политическими направлениями разного рода. Недостаточно отдавать солдату приказания. Он должен иметь мысленное представление о том, из чего состоит его задача… Он нуждается не только в одной дисциплине, но и в стимулах другого рода… В настоящее время стало аксиомой, что правители и те, которыми правят, их идеи и задачи образуют одно целое с общей целью и должны подчиняться общим идеалам… Если эти идеалы и символы не будут доводить до молодых военных в армии, они пойдут за другими идеалами и найдут себе другие символы, замену – такую, как воспоминание об имперской славе и патриотические фразы. Почему национал-социалистическое движение сумело обрести поддержку в армии? Потому что оно было достаточно разумно, чтобы предложить молодым людям замену таких вещей, которые им не могла предложить республика…»

Помимо совпадения идеалов между вермахтом и государством доктор Либер также признавал, что юноши и молодые офицеры того времени имели право на идеализм, воображение и в некоторой степени на романтику, хотя идея Геббельса о «романтике со сталью» маячила в будущем. В любом случае очень молодые офицеры были не единственными людьми в начале 30-х годов, для кого флаг со свастикой был символом мечты и желаний. Были гарнизоны, где каждый офицер был заражен национал-социализмом, и одним из них, как ни странно, был гарнизон в Потсдаме – истинный наследник традиций прусских гвардейцев. В Берлинской военной академии (главнокомандующий которой симпатизировал нацистам) офицеры, проходящие курс обучения, были далеко не так молоды. Но даже там можно было выделить три группы: яростных нацистов, тех, кто отвергал национал-социализм (их было гораздо меньше), и тех, кто был либо равнодушен, либо сочувствовал (большинство). Первая группа в основном состояла из баварских офицеров, некоторые из них были давними друзьями Рема еще со времен Мюнхена. Но среди старшего поколения многие также испытывали влечение к новому движению – некоторые инстинктивно, другие только в какой-то степени. Свидетельские показания на сей счет приводит генерал-майор Ганс Остер, бывший глава центрального отдела департамента контрразведки при главном штабе, когда его допрашивали после покушения на жизнь Гитлера 20 июля 1944 года (приложение 32).

Чувства, которые испытывал офицерский корпус по отношению к идеям и деятельности национал-социалистов, можно описать как весьма сложные. Мнения, во многих случаях, время от времени менялись, колеблясь между сочувствием и враждебностью. Следовательно, будет полезно провести широкое сравнение противоположных по своей сути аргументов и фактов. Некоторые из них были рассчитаны на то, чтобы привлечь сторонников к движению. Другие могли более или менее подтолкнуть офицера в другом направлении. Более того, эти факторы были разного рода в соответствии с тем, касались ли они отечественных, иностранных или военных дел, и до некоторой степени все они были переплетены между собой, особенно же военные и те, что касались выступлений либо за, либо против Второй мировой войны.

Факторы, игравшие в пользу Гитлера и национал-социализма и выглядевшие привлекательными для высших чинов в армии, были следующие. Прежде всего, это предваряющее гитлеровский захват власти основополагающее заявление о легальности, которое он сделал 25 сентября 1930 года в контексте процесса Верховного суда над офицерами из Ульма. Само по себе это заявление было двусмысленным; оно исходило от лидера того, что было, в конце концов, революционным движением, и явилось обещанием, которое не могло не произвести впечатления на всех широко мысливших людей. Например, уже в конце лета 1932 года Шлейхер сказал Гитлеру: «Если вы придете к власти законно, со мной будет все в порядке. Если нет, я застрелюсь». Одновременно он сделал такие же предупреждения Герингу и Рему. С формальной точки зрения, конечно, Гитлер пришел к власти «законно», ибо Гинденбург вызвал его и назначил канцлером. Главы рейхсвера теперь полагали, что они могут законно принять новое движение как фактор введения национального обновления и «принять его в лагерь», то есть рассчитывали привести движение к чувству «ответственности».

Тогда на всех произвели глубокое впечатление срочные меры, предпринятые Гитлером для стимулирования экономики. Он начал со строительства «автобанов», которые его пропагандистская машина разыграла как великую мирную работу, и сумел довольно быстро покончить с безработицей, которая выросла до фантастических размеров в результате мировой экономической депрессии 1929-го – 1930-х годов.

Он сделал то, что было явной противоположностью всеми принятой экономической теории, и это можно было сделать лишь предвосхищая будущий экономический успех, однако большинство людей об этом не знали. В любом случае нельзя отрицать факт, что Гитлер практически справился с риском, что германский рабочий класс может быть «большевизирован». Не стоит забывать и ловкость, с которой национал-социалисты идеологически обрабатывали массы, предоставляя им «патриотическое» руководство.

Прежде чем мы оставим тему внутренней политики, укажем еще на один фактор, работавший в пользу Гитлера. Существовала надежда или скорее иллюзия, что в нацистской партии имелись выдающиеся люди, которые испытывали озабоченность из-за того, что нарушения Гитлером Версальского урегулирования постепенно наращивали напряженность в мире. Такое прочтение ситуации разделяли многие. Например, генерал-майор фон Штюльпнагель писал Беку 30 декабря 1936 года: «Несомненно, мы можем держать мир в волнении еще некоторое время; но в один прекрасный день с мира будет достаточно, и он призовет нас к порядку. В любом случае мне это так представляется. И что весьма интересно в этой связи. Если подходить к этому вопросу осторожно, говоря с лидерами партии, то даже до них начинает доходить, что все идет не так хорошо, и об этом они даже смогут услышать. Они все больше и больше заискивают перед нами…» Человек, который написал эти слова, был членом группы сопротивления Бека и покончил с собой после попытки убийства Гитлера в 1944 году. Этот последний великий заговор, провалившийся так же, как и более ранние, естественно, не рассчитывал на то, чтобы повысить популярность фюрера в офицерском корпусе; между тем он внес вклад в миф о том, что Гитлера на самом деле охраняло Провидение, о чем он сам часто говорил, и, таким образом, большая часть критики его замалчивалась или существенно ослаблялась.

Теперь перейдем к военным факторам, которые работали в пользу Гитлера. Самым большим из них был Tag (день – нем.) в Потсдаме в марте 1933 года. Там, в гарнизонной церкви, в присутствии всех лидеров гражданской и военной жизни, Гитлер, глава партии и новый канцлер рейха, вождь новой «патриотической революции», низко склонился перед старым президентом рейха, фельдмаршалом фон Гинденбургом, в знак глубокой признательности – вполне возможно, что она была искренней. Это был красивый жест, и он, разумеется, подразумевал признательность рейхсверу.