«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин

«Дня международной солидарности трудящихся», когда весь советский народ как один — дружно демонстрировал на демонстрациях эту самую «солидарность», кто-то пробрался в ангар и топором изрубил первый планер Яковлева в щепки.

Это ж не танк, хотя бы и самый примитивный. Сосновые рейки, стальная проволока, да покрытая лаком парусина — много ли надо, умеючи⁈

Приехав вновь в Москву через две недели после этого события, чисто ради спортивного интереса, спрашиваю у Миши:

— Какая сволочь, мне интересно, это сделала?

Тот, пожав плечами:

— Мало ли сволочей среди этого быдла, что за пару бутылок сивухи — хоть мать родную зарубит?

Стало, до слёз «за державу обидно»:

— Хм, гкхм… Ты уж, Барон, не утрируй и на людей напрасно не наговаривай! Самодельный планер — это всё же не родная мать.

Затем, наградив его за успешное выполнение задания словом «молодец!» и одобрительно-поощрительным лёгким похлопыванием по плечу, говорю с немалым патетическим пафосом:

— А теперь Миша, ты исчезаешь с исторической сцены и на ней появляюсь я… Весь в белом!

* * *

Стою незаметно у входа с полчаса примерно и, наблюдаю.

Как мне удалось только что убедиться собственными глазами (не без малой толики злорадства, каюсь): рабочие учебной столярной мастерской «Академии воздушного флота», куда по протекции Ильюшина в марте 1924 года удалось устроиться Александру Яковлеву — его откровенно гнобили. Юноша «из интеллигентов», со средним образованием — под насмешливые комментарии из курилки, с утра до вечера таскает на спине фанерный короб с опилками и сосновой стружкой — работа для самых неквалифицированных рабочих, вчера только приехавших из деревни.

— Александр, это ты? — столкнувшись буквально «лоб в лоб», делаю вид, что крайне изумлён, — вот, кого не ожидал здесь увидеть… Так это тебя угораздило, не подскажешь?

Когда он поставил пустой короб на пол, я с живейшим участием заглядываю ему в тоскливые глаза:

— А… Как же тот планер — про который писал⁈ Я уж думал — ты где-нибудь в кабинете, на самый худой конец — в чертёжном зале… Что случилось?

Тот, вытирая уже достаточно влажным носовым платком пот со лба, вкратце рассказал мне уже известную «из первых рук» историю. Сочувственно качая головой, пнув ящик, спрашиваю:

— Неужели, всё так плохо, Саша?

Тот, надо отдать должное — не впадая в грех уныния, пытается передо мной хорохориться:

— Да, нет — все очень хорош…

Тут его весьма ехидно окликнули от циркулярной пилы:

— Молодой человек, хорош прохлаждаться! Вы ещё у меня не убрали.

Яковлев, пробурчав под нос:

— Вот так всегда: не «товарищ» и даже — не «гражданин»… Не «ты», а всегда — «Вы». Они не считают меня за своего!

Безапелляционно, резко и без малейшей тени какого-нибудь слюнявого сочувствия, бросаю как перчатку в лицо:

— И правильно делают!

Тот, крайне изумлён:

— Почему⁈

— Да потому что, по их мнению — ты маешься дурью, как бесящийся от жира барчук. Делаешь не свою работу и занимаешь чужое место в разгар массовой безработицы.

Тут его ещё раз нетерпеливо окликнули и, схватив короб — будущий Главный конструктор бегом отравился собирать лопатой и метлой, здоровенную кучу опилок из-под станка.

Когда я в следующий раз выловил Александра во время краткого перерыва, тот попытался оправдаться. Скорее, перед самим собой, чем предо мной:

— Зато я очень хорошо узнаю производственный процесс, научусь так сказать — своими руками…

Грубо его перебиваю, обличительно тыча пальцем в грудь:

— Ничего ты здесь не узнаешь, не ври самому себе! Никого «производственного процесса» — так как авиация скоро перейдёт на сплавы алюминия. А «своими руками» учиться работать с деревом — тебе уже поздно, Саша. Это надо было начинать с самого раннего детства. Так что, даже гробовщик с тебя — получится весьма и весьма посредственный!

Понимает, что я прав и, с немалой ненавистью пнув вконец опостылевший фанерный ящик — тем не менее с напускной бравадой:

— Отработаю год или два и поступлю в «Академию».

Довольно насмешливо его обламываю:

— Не факт, Саша! Далеко не факт. У тебя неподходящее происхождение и после этой грустной истории с планером — репутация конченного неудачника.

У Яковлева сжимаются кулаки:

— Кто это сделал⁈

С невозмутимо-безапелляционным видом:

— Кто-нибудь из конкурентов. Или, ты один-единственный в «Академии» — кто делал планер⁈

Насколько мне известно, только планеров с индексом «АВФ» во II Всесоюзных планерных испытаниях 1924 года — участвовало аж целых семнадцать. А ведь в соревнованиях участвовала вся страна — от Питера до Владика!

Непонимающе:

— Так ведь «конкуренция» — это между капиталистами…

Здорово им здесь уже мозги успели прополоскать!

Откровенно насмешливо:

— «Конкуренциями» — между людьми, между личностями. Даже за девушку, очень часто бывает — парни бьют друг другу морды. А девушки конкурируя — стремятся перещеголять друг друга косметикой, нарядами и украшениями. Тебе это разве неизвестно?

— Известно, но ревность — это мещанство.

— Пусть будет так, пусть будет «мещанство», — перехожу на доверительный шёпот, — а как тогда назвать конкуренцию за власть в Кремле?

По советским газетам не разберёшь, конечно,что твориться во властных верхах — только пищеварение себе испортишь. Но в народе всё же ходили достаточно правдоподобные версии про всю эту подковёрную возню и, он не мог их не слышать.

Мальчик был умный и на эту тему спорить не стал, лишь вполголоса осторожно:

— Не знаю…

— Хорошо! А соревнования в Крыму — разве не конкуренция между конструкторами планеров, в поисках самого лучшего? А для чего тогда? Собраться, на народные денежки потусить, профукать их, да разъехаться⁈ Или устроить состязания — в которых обязательно будут победители и проигравшие?

Наконец-то соглашается со мной:

— Получается, что — конкуренция.

Хлопаю его по коленке и не по месту жизнерадостно:

— Ну, вот видишь! Так что — проиграл ты в этой конкурентной гонке, Саша и, теперь находишься на самом низу пищевой цепочки.

Он вспыхивает, как сухие сосновые стружки от поднесённого факела:

— Это была нечестная конкуренция!

Глядя на него несколько сверху вниз:

— А кому это интересно, Саша? Главное — ты её проиграл, а скучные подробности — никого не волнуют, кроме тебя конечно.

С досады тот прикусывает губу и надолго замолкает. Молчу и я…

* * *

Пауза изрядно затянулась и, я стал обеспокоенно поглядывать на часы — делая вид что тороплюсь. Наконец Яковлев, понимая — что я вот-вот уйду и, быть