Следопыт Бероев - Семён Александрович Данилюк

быть, ты ему покоя не даёшь. Не знаю, правда, когда он планирует добраться. От Иркутска пылить да пылить… Чтоб Жора Репнин вовремя не вернулся! – перебил он сам себя. – Да не бывало такого! Слушай! Давай попробуем навстречу! Тут две основные дороги. Через кряж и понизу. Едем по нижней. Если что, я передал, чтоб милиция для страховки по кряжу пошла! Авось не разминёмся!

Мы тронулись по территории заповедника. Только-только начало смеркаться. Я удивленно глянул на часы. Столько событий наслоилось! А меж тем – давно ли, кажется, выехали из зимовья.

Включили подфарники. Боясь проглядеть, Бероев то ли ехал, то ли крался. То и дело останавливался, вылезал, слушал.

Дорога в этом месте шла серпантином: витками и вверх-вниз. Справа от нас, то задираясь, то приспускаясь, тянулся заснеженный горный кряж.

Перед очередным спуском Бероев остановился. Мы оказались среди диковинных лиственниц с перекрученными стволами и корнями, вздыбившимися из земли в человеческий рост.

Я невольно засмотрелся на сказочное лукоморье.

– Гордость заповедника, – вскользь пояснил Бероев. – Ветра здесь гуляют безудержно, а почва песчаная. Вот и вьют из стволов канаты. Похожие разве что на Скальных пирамидах найдёшь.

Спустя время, при очередной остановке, я подался вперёд: почудились впереди какие-то шумы.

– И я услышал! – подтвердил Бероев. – «Тозовку» на всякий случай держи наготове!

Мы подошли к ельнику. Выглянули. Далеко внизу навстречу нам, но по параллельной, отгороженной хребтом дороге тащились полные людей сани, запряжённые двумя лошадьми. А метрах в пяти следом на коне, склонившись к холке, покачивался всадник. Казалось, он дремлет. Загадочная процессия как раз начала подниматься на кряж. Ещё минута, и они исчезнут из вида.

Бероев, у которого всё всегда было под рукой, подкрутил бинокль.

– Микушев! – выдохнул он. – А где же Репнин?!

Перевёл бинокль на сани.

– Большунов! С ним… Этого не знаю, – забормотал он. – Должно быть, как раз Голубович. За кучера – Петя-бурят. Лапин, Жеребьев. Да ещё и Гущин. Вся главная опричнина! Что-то затевают.

Я отобрал бинокль. В санях и впрямь царило оживление. Переговаривались, ожесточённо размахивали руками, оборотясь к всаднику. А тот, безучастный к происходящему, просто лёг на холку и, казалось, вот-вот сползёт с коня, круп которого был обвешан оружием. Теперь и я при приближении разглядел Микушева. В правой руке он зажал ремень карабина. Вокруг левой была обмотана вожжа, тянувшаяся от саней.

– Не ранен ли? – усомнился я.

Бероев подтверждающе кивнул:

– Он их конвоирует. Видишь, конь оружием обвешан?

– Да он едва в седле держится! – Я всполошился. – А если на вершине свалится? Там же, погляди, откос метров с десять и валуны внизу.

– Этого и ждут. Сам не упадёт, так помогут.

– Так чего время теряем?! Рвём в объезд на верхнюю дорогу!

Я бросился к машине.

– Опоздаем! Они будут наверху раньше, – удержал меня Бероев. Он закинул за спину карабин, подбежал к подножию кряжа. Примерился и принялся карабкаться по крутому уступу. Я вгорячах кинулся следом. Через два-три метра, оступившись и ободрав пальцы, сполз вниз. Забегал, едва не плача от бессилия.

Галаджев оглянулся.

– В обход давай, по распадку! – крикнул он.

Я побежал. У поворота оглянулся. Пятидесятилетний мужик с карабином за спиной, цепляясь за чахлый кустарник в расщелинах, упрямо карабкался по крутому, каменистому склону. Сорвись – и хорошо, если отделаешься переломанными костями.

Обегать пришлось долго. Когда, описав круг, я выскочил на горную дорогу с другой стороны кряжа, Бероев как раз вскарабкался на вершину. Сняв карабин, выстрелил в воздух. Держа оружие наперевес, принялся спускаться навстречу процессии.

– Оставаться на местах! Милиция и опергруппа охотуправления! – расслышал я.

С трудом отдышавшись, припустил следом.

Догнал я своего спутника как раз у саней.

Испуганный возница-бурят. Пятеро со смятенными лицами. Среди них насупленный, бурый от прилива крови Большунов. Рядом – холёный мужчина с подрагивающим округлым лицом бессмысленно тёр в побелевших пальцах золочёные очочки. Трое других сбились волками в загоне.

– Сзади милицейская опергруппа! – предупредил я на всякий случай и поспешил за Бероевым к Микушеву.

Егорша, обмякший, лежал на холке. Карабин волочился по снегу. Рукав армяка набух кровью. Бероев осторожно потрогал всадника.

– Не сметь! На место! – Микушев встрепенулся, потянулся к карабину. Узнал Бероева. Губы его задрожали:

– Палыч! Они Жорку убили! Я их добыл, Палыч!

Он начал сползать с лошади. Я подхватил. Усадил.

Следом за Бероевым подбежал к саням. Браконьеры угрюмо раздвинулись. Перед нами, прикрытое соломой, лежало окоченевшее тело Репнина, – пуля, вошедшая в спину, убила старого охотинспектора наповал.

Сверху донёсся вой милицейской сирены.

Микушева перенесли в санитарную машину. Через десяток минут вылез врач.

– Всё с вашим коллегой в порядке, – успокоил он Бероева. – Даже кость не задета. Если б сразу перевязали, вообще б огурец. А так… Крови много потерял. Отвезём в больницу на день-другой. А после недельку на бульончике.

Реконструкция событий в Магданском заказнике – по материалам уголовного дела

Два тёзки – начальник отдела областного управления охотничьего хозяйства Георгий Репнин и охотинспектор Егор Микушев – вышли в егерский обход поутру. Хоть и не слишком рано. Торопиться было некуда.