Метамодернизм. Будущее теории - Jason Storm

вышеприведенного изложения начинают оказывать давление на две совершенно разные предпосылки о языке, которые я объясню более подробно ниже: а именно, 1) предположение, лежащее в основе большей части аналитической и континентальной философии языка, что использование языка является уникальным для Homo sapiens; и 2) дифференциальное изложение значения, центральное для постструктурализма.

В первом случае существует множество различных способов определения языка. Но многие теоретики согласятся с тем, что если люди не пришли к языку в результате единого, грандиозного эволюционного скачка, то между общением нечеловеческих приматов и человеческой речью должно существовать нечто вроде кон- тинуума. Как заметил один современный лингвист, тот, кто принимает "теорию эволюции... должен согласиться и с тем, что язык - это не более чем эволюционная адаптация - возможно, необычного типа, но сформированная теми же процессами, которые сформировали бесчисленное множество других адаптаций". Если это так, то язык не может быть настолько новым, как кажется, поскольку эволюционные адаптации не возникают внезапно".

В этом отношении тревожный крик обезьяны "куан" в ответ на собаку также кажется актом коммуникации, который предназначался не мне, а скорее невидимым членам ее группы. Действительно, уже более пятидесяти лет ведутся работы по изучению призывов снежных обезьян (Macaca fuscata) и других приматов, большинство из которых предполагает, что их призывы имеют смысловое значение. Действительно, известный ряд экспериментов на барханных обезьянах показал, что у них есть разные сигналы тревоги для разных хищников и что когда обезьян подвергают воздействию заранее записанных призывов, они реагируют соответствующим образом.

Более того, как я узнал позже, вокал - не основной способ общения обезьян; жесты (в том числе зрительный контакт) даже важнее. Снежные обезьяны осуществляют визуальную коориентацию, отслеживая движения глаз друг друга, а взгляд прямо в глаза другой обезьяне (или, в данном случае, человеку) является сигналом агрессии.5 Так что, хотя в тот момент я не вполне осознавал это, многие специалисты по поведению животных согласились бы с тем, что обезьяна по крайней мере условно общалась со мной.

Это позволяет предположить, как я исследую в этой главе, что общение с животными – это всерьез задуматься о том, как можно по-новому взглянуть на человеческий язык. Чтобы избежать путаницы, я не хочу сказать, что коммуникативные сигналы снежных обезьян идентичны человеческому языку по своему диапазону или гибкости в создании смысла (особенно по способности к самореференции или созданию иерархически структурированного синтаксиса).6 Более конкретно, я хочу продемонстрировать ценность переориентации нашего понятия дискурса для включения в него континуума знаков, включая химические сигналы, которые деревья посылают друг другу через свои корни, запаховые следы муравьев, танцы пчел, шипение змей и рев львов. Это позволит нам по-новому взглянуть на человеческую коммуникацию и ответить на ряд загадочных вопросов о природе смысла.

Во-вторых, этот опыт также начал оказывать давление на лингвистическую модель, которую я усвоил под знаком негатива. По причинам, о которых я расскажу чуть позже, почти гегемонистский "постструктуралистский" подход к значению оказался совершенно неадекватным для объяснения нечеловеческой коммуникации (многие постструктуралисты полагали, что люди уникальным образом заключены в лингвистические категории); более того, он также неадекватен для объяснения ключевых аспектов человеческой коммуникации (как будет рассмотрено ниже). Таким образом, встреча со снежной обезьяной станет отправной точкой для переоценки этого фонового представления о значении.

Эти вопросы важны, потому что вопросы значения занимают центральное место в исследованиях в области гуманитарных наук, даже если мы не всегда осознаем их как таковые. Теория смысла жизненно важна для перевода, поскольку нам всегда приходится решать вопросы межъязыковых эквивалентов (например, что означает 神社 на английском языке). Но значение также имеет решающее значение для интерпретации текста (например, что означает "установление религии"?), интерпретации действий (почему мой японский отец, принимающий гостей, дважды хлопнул в ладоши перед статуей каменного лиса?) и даже понимания в целом (как он догадался взять с собой зонтик?). Смысл также важен для того, как мы постигаем самих себя - по запоминающейся формулировке Чарльза Тейлора, мы "самоинтерпретирующиеся животные". Таким образом, вопросы смысла лежат в основе почти всего, что мы делаем в гуманитарных науках. Все это говорит о том, что, хотя постструктуралистская версия была в значительной степени неудачной, представление о том, что означает само значение, не может быть более важным.

По целому ряду причин унаследованная семиотика, характерная для большинства гуманитарных наук, не подходит. Необходима новая семиотика. За годы, прошедшие после встречи с обезьянами Арашиямы, я работал над формулировкой такой семиотики в диалоге с моим братом, Сетом Джозефсоном, чья докторская степень посвящена изучению животных. Мы назвали ее "гилосемиотикой", взяв приставку "гило" от греческого ὕλη ("материя" или "для-есть"). По причинам, которые вскоре станут ясны, гилосемиотика включает в себя многое из того, что часто называют герменевтикой.

. Мы надеемся опубликовать нашу более развернутую систему в другом месте, но эта глава представляет собой мою версию наброска нашего совместного проекта, в котором обозначены его ключевые обязательства и первые прозрения.

Гилосемиотика опирается на целый ряд теоретиков.9 Она объединяет их взгляды с последними открытиями в области коммуникации животных и растений, чтобы сформулировать панвидовую модель знаков и смысла как такового. Но если отбросить позиционный жаргон, чтобы дать пищу читателям, уже знакомым с различными формами семиотики и герменевтики, лучше всего рассматривать гилосемиотику как расширение биосемиотики под влиянием К.С. Пирса, включающее семиотику небиологических символических систем (напр, Роботы/компьютеры) в сочетании с описанием значения, полученным на основе гибридного сочетания телеосемантики Рут Милликан, теории релевантности Дейрдре Уилсон и Дэна Спербера, а также переработанной версии понятия аккомодации Ричарда Бойда для объяснения референтного магнетизма. Читатели с кон- тинентальной точки зрения также увидят влияние герменевтики Мартина Хайдеггера, но лишенной антропоцентризма. После натурализации философии языка вокруг нечеловеческих моделей, проект затем фазирует материализованные репрезентации, которые опосредуют когнитивные процессы для создания расширенного разума.

Далее широкими мазками будет изложено описание значения и его материализации, описание отношений между знаками и миром, которое должно сразу же заинтересовать ученых из разных дисциплин.

Чтобы дать немного более четкий указатель, раздел 5.1 начнется с диалектического опосредования постструктуралистской семиотики и новой материалистической онтологии. Я утверждаю, что эти два якобы противоположных движения оба потерпели интересную неудачу, но, вернув акцент на семиотику из первого и поворот к материи из второго, они могут быть сублимированы в нечто гораздо более интересное. Читатели, уже готовые отвергнуть как постструктурализм, так и новый материализм, могут сразу перейти к разделу 5.2, в котором начинается теоретизирование смысла путем переключения между минимальной метаонтологией и минимальной семантикой (более полно сформулированной в разделе 5.3). В разделе 5.4 в виде небольшого экскурса приводится аргумент