История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Шах Мохаммед Реза Пехлеви. Фото 60-х гг. XX в.

Когда военный переворот осуществляло высшее командование армии, он чаще всего служил интересам той или иной конкурирующей группы в рамках статус-кво или для защиты статус-кво от изменений «снизу» (как, например, когда вмешательство армии положило конец националистическим экспериментам Мосаддыка и восстановило власть шаха). Но когда, как в Египте в 1952 году, переворот возглавляли офицеры низшего и среднего звена, а высшее командование оставалось в стороне, то он, как правило, осуществлялся с целью реализации модели «управляемой демократии». Такой военный переворот может привести к власти новые техникализированные классы, отстранив старые, точно так же (но намного более гуманно), как и коммунистическая революция в городах или в сельской местности. Однако, чтобы он смог привести в власти новый класс с минимальными потерями для общества, необходимо отсутствие серьезного сопротивления. В Египте старая земельная аристократия (которая в любом случае представляла чуждую тюркскую традицию) после революции достаточно быстро утратила свое влияние; пришедшие к власти офицеры не доверяли представителям старого режима и предпочитали иметь дело с людьми более скромного происхождения, с которыми они могли бы говорить на равных. Однако аристократы не были ни истреблены, ни даже полностью разорены. Постепенно они потеряли свои земли, а их бизнес-преимущества были ограничены; они потеряли доступ к государственным постам; но, оказавшись в таком положении, в основном предпочли тихо прозябать в своих клубах.

После переворота первой задачей революционного правительства стала борьба с коррупцией. Эту борьбу поддержала волна «революционной морали». В то время все были воодушевлены новыми надеждами и верили, что отныне все будет по-дру-гому, поэтому станет стыдно быть нечестным (либо люди будут бояться поступать не честно, поскольку сразу же попадутся). Если правительство успешно, оно может поддерживать такие настроения. Однако оно усиливается назначением новых людей, которые будут следить за новым порядком и позаботятся о том, чтобы чиновникам платили регулярно и у них не возникло бы повода брать взятки, а те, кто все же будет их брать, понесут жесткое наказание. Затем правительство должно начать земельную реформу. Это означает конфискацию с выплатой довольно маленькой компенсации крупных имений аристократов, которые теперь не могут сопротивляться. Но это также означает обеспечение контроля за землей, чтобы крестьяне по невежеству не отдали ее за долги в руки нового класса богатых. Кроме того, необходимо обеспечить рост производительности труда, поскольку, если землю просто разделить на небольшие участки между всеми крестьянами, работавшими на ней ранее как арендаторы, их хозяйства будут нерентабельными и, следовательно, намного менее производительными, чем крупные поместья. Самое известное решение этой проблемы заключается в использовании крестьянами деревни таких видов кооперации, которая обеспечит их используемыми совместно техническими средствами (например, тракторами и даже удобрениями), а совместная продажа продукции обеспечит необходимыми финансовыми средствами. Все это требует компетентного управления из центра, поскольку крестьяне не доверяли друг другу настолько сильно, чтобы самим честно объединиться в кооператив, но могли (из привычки ожидать только худшего) передать руководство кооперативом местным ростовщикам или бывшим хозяевам земли, которые использовали бы его в своих собственных интересах. На первый взгляд, в Египте было сложно изыскать требуемые фонды. Но революционные офицеры заполучили их, бесконечно оттягивая выплаты компенсации бывшим землевладельцам. Имели место серьезные ошибки, и бюрократия изо всех сил пыталась заблокировать реформу, но постепенно лицо страны изменилось. И потребление пшеницы на душу населения возросло.

Наконец, правительство должно следить за развитием промышленности. Это означает не только планирование новых инвестиций без учета местных или частных интересов, но и контроль за имеющимся в стране капиталом. Подобная задача требует «управляемой» экономики. Это, в свою очередь, требует конфискации вложений не только иностранных, но и местных бизнесменов иностранного происхождения, таких как греческая и итальянская мелкая буржуазия египетских городов, меры против которых были популярны среди арабского населения. Такие этнически обусловленные меры могут дать много сиюминутных политических преимуществ и, возможно, увеличить свободу для долгосрочного экономического маневра. Однако непосредственные экономические результаты подобной меры сомнительны. И их неотложные гуманитарные последствия были отвратительны.

Но революционное правительство также должно создать политические институты, с помощью которых сможет реализовывать свою новую «демократию». На Западе «демократия» как политическая система ожидаемо становится ареной парламентских учреждений, где представители самых важных групп могут договариваться друг с другом. И если все классы будут более или менее полно представлены в той или иной группе, то такая система может стать весьма эффективной. Но сам термин «демократия» можно толковать множеством способов. Идеальная коммунистическая версия демократии (которая предполагает, что все граждане имеют или должны иметь одинаковые интересы) предусматривает единственный директивно определяющий политику институт (партию), где собраны не представители нескольких групп, имеющих разные интересы, но собрание лиц, отобранных за их широкий кругозор и дисциплинированность и обсуждающих общественные интересы в целом. Участие народа в этом процессе может быть расширено за счет плебисцита, когда люди голосуют не за конкретных кандидатов, но за общую программу партии, высказывая свое удовлетворение или в теории возможное недовольство ею.

В странах с низким уровнем инвестиций давление серьезных проблем ощущалось сильнее, поэтому наиболее образованные классы проще достигали консенсуса, и казалось целесообразным предположить, что все граждане имеют общие интересы, направленные на укрепление независимости нации и ее техническое развитие. Таким образом, даже если коммунизм как таковой был неприемлем, марксизм все равно остается популярной доктриной, и коммунистическая концепция демократии кажется более привлекательной, чем западная. Соответственно, правительства нескольких стран, озабоченные необходимостью перейти к «управляемой демократии», пытались создать национальные «партии», тщательно защищенные от проникновения в них старых корыстных интересов, чтобы они служили голосом нации в решении этих важных проблем. Это было нелегко сделать «сверху» после военного переворота, особенно когда было понятно, что решать в любом случае будут солдаты. (Ататюрку удалось создать динамичную национальную партию, но в то время программные ожидания и участие масс были намного меньше.) Насеру повторить этот опыт не удалось.

В дополнение к созданию национального форума, определяющего политику страны, было необходимо вовлечь в реформы менее образованные классы, поскольку их сознательное сотрудничество требовалось в каждом техникализированном институте. Частично сделать это можно было в рамках национальной партии, что и попробовали проделать в Египте, где сразу после революции жаркие политические дискуссии о будущем реформ развернулись даже в деревнях. Как правило, устойчивый рост (начавшийся еще задолго до революции) государственного техникализированного вмешательства в деревню ускорял вовлечение в эти процессы крестьян. Распространение сельскохозяйственных кооперативов, даже если сначала их навязывали сверху, приносило крестьянам ту социальную модель, которую они желали. Новое правительство сконцентрировало усилия на обеспечении в деревне современных социальных и медицинских услуг. Оно не просто улучшало качество уже имевшихся в деревне социальных удобств, но и предоставило крестьянам доступ к большему выбору возможностей стационарного лечения, образования, отдыха, что сильно расширило сельские горизонты. Но участие самой деревни в новой форме правления осталось поверхностным, и она сохранила свою политическую инертность.