Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

С его обладателем мы разговорились, флаг этот прошел со своим владельцем чуть ли не Африку и весь славный путь ЧВК по Украине. Все берут у меня телефон – им интересно, когда и как можно будет посмотреть репортаж: я, пользуясь случаем, рекламирую эти записки, а мне передают записочки примерно с таким содержанием: «Любимые мои (имя, имя), со мной все хорошо, жив-здоров, скоро выйду на связь». От кого и кому – это я фотографировал и потом пересылал по указанным телефонам, в ответ получая слова благодарности. И ни одного лишнего или просто уточняющего вопроса.

Здесь мне подарили нашивку с эмблемой «Вагнера» – череп и надпись: «Лучшие в аду». Такие нашивки продаются, но покупать такую себе я бы не стал по целому ряду соображений – в первую очередь, ты либо имеешь право ее носить, либо это подарок. А этот подарок из Артемовска я храню, и он для меня ценен.

В этом подвале наши провожатые завалились отдыхать, с удовольствием скинув с себя броню и ответственность – дальше нас должны были вести уже другие. Недалеко, это завершающий этап нашего броска, буквально через двор – подняться на верх многоэтажки, откуда видно уже окраину города и точку, где раньше был самолет, который украинские военные подорвали, когда уходили. Чтобы никто на фоне него не фотографировался, кроме них, вероятно. Очередное Геростратово проявление… Но самолет, полагаю, будет восстановлен, получилось же сделать это с его близнецом в Мариуполе, ну и в крайнем случае – может, это будет и не МиГ-21, а какая-то другая модель.

Парни в балаклавах перебегают с нами усыпанный битым кирпичом двор, мы опять ныряем в подвал, и это уже последний подвал на самой передовой. Здесь я почувствовал именно это напряженное ожидание, причем всего чего угодно. Война ведь – это череда непрогнозируемых происшествий, к любому из которых ты должен быть готов. И вот в этом подвале вообще не было никакого ощущения расслабленности. Мы шли вдоль вереницы военнослужащих с огромным количеством вооружения и б/к – пулеметами, ПТУР, РПГ, снайперскими винтовками; они все были наготове и напряжены, никто не сидел в расслабленной позе, не травил анекдоты и не общался.

Во все стороны с верхних точек здания смотрят камеры, сигнал выводится в подвале на мониторы. Молчаливое, звенящее ожидание, которое в эту минуту и является тяжелой, трудной работой здесь. Одну из последних атак («накатов») отбили за несколько часов до нашего появления (по обрывкам разговора перед выходом я уловил, что именно из-за этого до конца вообще не было понятно, пойдем мы сюда или нет). Пробиваться попробовала группа человек из двадцати с другой стороны здания, они пытались делать это с артиллерийской поддержкой, которая все более и более перемалывает остатки многоэтажек этого микрорайона. Атаку отбили, а около пятнадцати штурмовиков так и остались лежать в этих развалинах. Смотреть на них мы не пошли – я попросил вместо этого показать мне самолет.

Бывший памятник – это треугольник стыка улиц Чайковского и Корсунского. Самолет здесь и установлен в честь летчика Корсунского – уроженца Артемовска, Героя Советского Союза. Чайковский Петр Ильич в представлении, полагаю, не нуждается. И вот этот мыс из многоэтажек украинская артиллерия разносила в тот момент из всех имеющихся сил – например, панельный дом, на крыше которого был установлен российский флаг на закате и были сняты эффектные кадры, сложили полностью. Наверное, можно не упоминать о том, что вместе с российским флагом там установили знамя «Вагнера», но этот момент, как правило, на монтаже сюжетов для телевидения отрезали.

Сюжет получился, разумеется, вполне насыщенный и информативный, и мой талант или его отсутствие что-либо обусловливали почти в нулевой степени – первоочередной и решающей была, разумеется, фактура. Которая в этом месте на тот момент, что называется, жирная и избыточно зашкаливающая. Город, в котором только что отгремели бои и на улицах которого находиться все еще опасно, имеет свою атмосферу и микроклимат, почувствовав их раз, это ни с чем не спутаешь больше никогда.

У памятника Булавину мы договорились с главой ДНР, что через год встретимся на этом месте в кафе и сядем попить чаю. Глядя на то, какими темпами преображается и отходит от паралича военных разрушений Мариуполь, это может быть вполне реализуемой договоренностью, тем более что Артемовск гораздо более компактный, как я уже упоминал. Но, конечно, только при одном условии: от города должен отойти фронт, и для жителей должны быть созданы условия для возможности возвращения, и в первую очередь это вопросы безопасности. Пока Украина мриет возвращением Бахмута, пытается организовать какую-то очередную перемогу из тотально просранной медийной концепции «фортеци».

Перед дорогой обратно уже с высокой точки я смотрю на город в низине, который передо мной как на ладони. Видимость во все стороны миллион на миллион, склон довольно крутой, спускаться по нему будет легко, а забирались мы с большим трудом. Как этот ландшафт удалось взять снизу вверх, я не понимаю совершенно. По дороге назад мы уже больше молчим – сил общаться нет, все что надо уже снято, и я на ходу размышляю.

На самом деле то, что увидел лично я, довольно показательно, хотя на первый взгляд может показаться – ничего особенного. Попробую пояснить.

Кто сталкивался с украинской социальной инфраструктурой, прекрасно должен понимать, на что был похож детский сад в Майорске, который у меня имелась возможность изучить подробно и не торопясь. Ремонта там не проводили с момента постройки, воспитатели и родители, видимо, своими силами красили все очередными слоями масляной краски, добавляя годовые кольца; старые двери, старые рамы – все довольно обшарпанное, а после квартирования украинских военных и вовсе безрадостное. Прямо посреди групп, с веселой пчелкой на стене и солнышком на голубом небе, они сколотили себе из досок обитые одеялами помещения-кубрики. Из этого можно сделать вывод, что в этот период садик не отапливался.

При этом в одном из шкафчиков я нашел трогательный и довольно мощный привет из прошлого – детский рисунок, посвященный дню космонавтики, с парящим в бесконечной пустоте вселенной непосредственно космонавтиком, на шлеме которого было написано СССР, а внизу рисунка красовалась подпись – 12 апреля. Наш был ребенок, и его воспитатель тоже наш. И родители ребенка ведь тоже. Это люди, у которых голова и мозги на месте, но которые сейчас оказались в заложниках.

На первом этаже располагался медицинский кабинет. В перекрашенную сто раз окосячку была вставлена новая дверь в консервном, очень тонком исполнении, на которой было на разный лад написано,