Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие - Игорь Викторович Оболенский

* * *

Вообще, Ахмадулина была умнейшей женщиной. Но стоило ей выпить, как она становилась другим человеком, в нее словно бес вселялся.

Юрка говорил ей: «Я сам люблю выпить, но потом лягу спать, и все. А ты начинаешь издеваться!»

Белла делала это со своим невероятным умом! Всегда умела найти больное место. Жестокой была.

Укоряла Юру в том, что он преуспевает. Да еще добрые люди – писатели подробно рассказывали ей про него, а ему про нее. При том, что он целиком признавал ее превосходство в литературе, ее невероятную одаренность. Считал, что у нее редкостное дарование.

Беллу же в нем притягивали его ум, эрудированность. Юра дал ей много в смысле образования, он же был очень начитанный. Восемь лет они вместе прожили.

ИЗ ДНЕВНИКА ЮРИЯ НАГИБИНА: 3 СЕНТЯБРЯ 1972 г.

Приятная встреча в ЦДЛ. Антокольский пригласил меня за стол, который «держал» Евтушенко, но сам Антокольский не дождался моего прихода, напился и уехал домой…

Ахмадулина решила отметить мое появление тостом дружбы.

– Господа! – воскликнула она, встав с бокалом в руке. – Я пью за Юру!..

– Сядь, Беллочка. Я не люблю, когда ты стоишь, – прервал Евтушенко, испуганный, что Ахмадулина скажет обо мне что-то хорошее. (Испуг его был лишен всяких оснований.)

– Я должна стоять, когда говорю тост. Этой высокой вежливости научили меня вот они, – любовно-почтительный жест в сторону малолетнего супруга – сына Кайсына Кулиева. – Я пью за Юру. Пусть все говорят, что он халтурщик…

– Сядь, Беллочка! – мягко потребовал Евтушенко.

– Нет, Женя, я и за тебя произносила тост стоя. Так пусть все говорят, что Юра киношный халтурщик… – она сделала паузу, ожидая, что Женя ее опять прервет, но он внимал благосклонно, и Белла обернулась ко мне. – Да, Юра, о тебе все говорят: халтурщик, киношник… А я говорю, нет, вы не знаете Юры, он – прекрасен!.. – и она пригубила бокал.

…Б. Ахмадулина недобра, коварна, мстительна и совсем не сентиментальна, хотя великолепно умеет играть беззащитную растроганность. Актриса она блестящая, куда выше Женьки, хотя и он лицедей не из последних. Белла холодна как лед, она никого не любит, кроме – не себя даже, – а производимого ею впечатления. Они оба с Женей – на вынос, никакой серьезной и сосредоточенной внутренней жизни. Я долго думал, что в Жене есть какая-то доброта при всей его самовлюбленности, позерстве, ломании, тщеславии. Какой там! Он весь пропитан злобой. С какой низкой яростью говорил он о ничтожном, но добродушном Роберте Рождественском. Он и Вознесенского ненавидит, хотя до сих пор носится с ним, как с любимым дитятей; и мне ничего не простил. Всё было маской, отчасти игрой молодости. Жуткое и давящее впечатление осталось у меня от этого застолья.

* * *

Какой Белла была красивой! А когда выпивала и начинала вас задевать, то становилась похожа на татарского воина, она ведь наполовину была татарка.

Беллу очень интересовали мои лагерные истории. Одну из них она даже записала.

Я рассказывала ей о том, как в заключении жили пленные немцы. Уже после Победы их арестовывали прямо в Берлине. Женщины, например, отправлялись в магазин за продуктами. Их хватали и приговаривали к нескольким годам лагеря «за измену Родине». Эти немки потом не могли понять – какой именно родине они изменили?

Вместе со мной сидела одна немецкая старушка, которая, как говорили, приходилась правнучкой Гете. Вообще, немцы были удивительные люди. Во всем привыкшие к порядку, они слушались даже наших бригадиров.

Родственница Гете тоже хотела проявить себя перед бригадиршей и предложила вывозить с территории лагеря нечистоты.

Но лошадь, которую ей выделили, категорически отказывалась выполнять команды немки, так как понимала только русский мат. Старушка обратилась ко мне с вопросом, что такое мат. Я объяснила, что это очень плохие слова, в которых чаще всего склоняется самое святое слово – «мать». Но немка не испугалась: «Я же все равно не буду понимать, что говорю. Зато смогу честно выполнять свою работу».

И попросила бригадиршу обучить ее русскому мату. «Там-тара-рам!» – говорила бригадирша и заставляла немку повторять за собой. «Тям-тяря-рям!» – произносила старушка. «Да не "тям", а "там"!» – ругалась бригадирша.

И в конце концов немка заговорила матом. Когда лошадь услышала привычные слова, то двинулась с места и работа пошла. К нам потом приезжали даже из соседних лагерей, чтобы посмотреть, как «перековывают врагов».

Юрке эта история тоже нравилась, он смеялся.

* * *

У меня в апреле было два дня: 3-го числа день рождения Нагибина, а 10-го – Беллы. Я так их и называла – «Юрин день» и «Беллин день».

Ахмадуллина была замечательным человеком. Чудная, с нежнейшим цветом лица, фарфоровой кожей. Иногда ее прелесть даже казалась искусственной. Но она была искренним и пылким человеком. И, увы, душевно нездоровым.

Стоило ей выпить, в ней просыпалось критическое отношение к тем, кого она любила.

Обличала во всех смертных грехах Юрку и при этом любила его. Он, кажется, единственный, о ком она не упоминает в своих воспоминаниях.

Юрка восхищался ею и никогда не завидовал ее успехам. «Я же знаю, насколько она одареннее меня», – говорил он мне.

Белла – великий поэт. Для меня она примыкает к Марине Цветаевой.

Ее детство прошло по детским садам, родители были из Коминтерна. Ксения Алексеевна, Юркина мать, когда ее что-то удивляло в поведении Беллы, обращалась ко мне: «Вера, ну что вы хотите от таких родителей?» При том, что у меня как раз никаких вопросов не было.

Белла в эвакуации была в Уфе. Какие она пишет стихи: «Белеет Уфа и больница…»

Она один из любимых моих поэтов. А как пишет об электричке, сравнивая ее со «всемирным звуком тоски». Белла – поэт от Бога.

И страшная Беллина болезнь… В ее стремлении к алкоголю было что-то нездоровое.

С Юркой были скандалы страшные, она уходила на соседние дачи к своим поклонникам, которые всегда были на ее стороне.

* * *

Последний раз вместе я их видела на ее 30-летии. Праздновали в ресторане «Арагви», но для меня то празднование носило погребально-официальный характер. На банкете были друзья Беллы, которых Юрка терпеть не мог.

В одном из пьяных приступов она назвала его «советской сволочью». В ответ Юрка собрал ее чемодан и выставил из дома: «Не хочу иметь с тобой ничего общего».

Она мечтала о ребенке, а Юра не хотел. Боялся Беллиного пьянства и себя не считал здоровым психически, со своей склонностью к депрессии, трагическим видением мира.

* *