Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

имел хороший пояс укреплений, но со стороны Лимасонских ворот защита состояла всего лишь из одного небольшого отдельного форта. Сир де Баланьи заперся там с несколькими аркебузирами, чтобы дать жителям города время подготовиться к приступу; он доблестно удерживался там и отступил, лишь когда его ранили стрелой в бедро; вместе с ним в город вошли и его солдаты.

Стоило им покинуть форт, как бургундцы решили, что город захвачен, и заполнили предместье, выкрикивая:

— Город взят!

И потому они даже не соизволили вырыть траншею; герцог, прибыв на место, приказал начать приступ.

Лестницы оказались чересчур короткими.

Подвезли артиллерию. Однако боевые запасы, веро­ятно, остались в тылу: после нескольких выстрелов пуш­кам нечем было больше стрелять.

Тем не менее внешние ворота оказались вышиблены и противник смог бы овладеть ими, если бы благодаря стойкости сира де Баланьи город не получил время сосре­доточить в этом месте средства защиты. Горожане при­везли кулеврины, аркебузиры расположились на кре­постной стене; женщины, девушки и дети подтаскивали камни. Так что бургундцы оказались под плотным огнем.

Король, со своей стороны, защищал Бове насколько это было в его силах: он торжественно пообещал Бого­матери Клерийской принести ей в дар серебряное изо­бражение этого города и обязался не есть мясную пищу, пока его обет не будет исполнен.

Да и сами жители города, хотя и пуская в ход вполне материальные средства, не пренебрегали теми, какими пользовался Людовик XI. У них была своя святая, родом из Бове, обладавшая редкой чудотворной силой и во все времена защищавшая свою колыбель, причем до такой степени, что когда за сорок лет до этого англичане осаж­дали город, ее видели во главе жителей, сражающейся в одеянии монахини.

Святая и на этот раз не подвела своих сограждан, однако теперь взамен себя она поставила юную девушку по имени Жанна Лене, которая без всякого оружия при­бегала к самым жарким местам схватки, побуждая горо­жан к стойкости, и вырвала герцогское знамя из рук бур­гундца в ту минуту, когда он собирался водрузить его на крепостной стене.

Однако, как мы уже сказали, Лимасонские ворота были вышиблены, и рядом с ними шел рукопашный бой с бургундцами, которые уже были близки к тому, чтобы ворваться внутрь города, как вдруг тем, кто находился на стенах, пришло в голову бросать через бойницы подо­жженные фашины.

Эти фашины падали на головы осаждающих, и тем пришлось отступить.

В это время огонь охватил ворота и опускную решетку, и весь проем в стене оказался объят пламенем.

Никто и подумать не мог о том, чтобы прорываться через это пекло, и нападающие решили ждать, пока огонь не стихнет. Однако защитники города стали поддержи­вать его, ломая соседние дома и бросая в пылающий костер обломки их каркасов.

В тот день сражение продолжалось с одиннадцати утра до шести вечера.

В шесть часов вечера в той стороне, где пролегала дорога на Париж — герцог не счел нужным охранять ее, ибо для этого пришлось бы перейти на другой берег Уазы, — показалось огромное облако пыли.

Это были сир де Ла Рош-Тессон и сир де Фонтенай, которые в спешном порядке мчались на помощь Бове, ведя с собой гарнизон Нуайона, и покрыли за один пере­ход расстояние в пятнадцать льё.

Народ встречал их радостными криками.

Эти доблестные воины, хотя и были утомлены, не стали тратить время на отдых: они спешились, оставив своих лошадей на попечение женщин, обнажили мечи и бросились к крепостным стенам, восклицая:

— Монжуа и святой Дионисий!

У ворот по-прежнему продолжали поддерживать пламя, однако теперь позади их, по приказу вновь прибывших, соорудили огромную баррикаду из камней и обломков домов.

На следующий день герцог заметил на стенах города три или четыре сотни латников, которых он не видел там накануне; он впал в великий гнев, что было для него довольно привычно, и, ослепленный этим гневом, решил во что бы то ни стало захватить Бове, хотя вначале это не входило в план кампании, и для этого приказал вырыть траншеи, разместиться в домах предместья и подогнать к городу все обозы, столь многочисленные, что они растянулись на пять льё вдоль дороги.

Однако он снова пренебрег охраной дороги на Париж.

В итоге 28 июня маршал Руо вступил в город с сотней копейщиков.

На следующий день, 29-го, это проделали, в свой черед, маршал Пуату, сенешаль Каркасона, сенешаль Тулузы, сир Торси, прево Парижа, бальи Санлиса и капи­тан Салазар, и каждый из них привел с собой своих сол­дат.

Наконец, 30-го прибыл гарнизон Амьена.

Герцог Бургундский оказался лицом к лицу с целой армией, которой командовали самые прославленные вое­начальники Франции.

Казалось, что Бове был уже не осажденным городом, а городом, где царил праздник; повсюду, на всех пере­крестках, стояли раскупоренные бочки с вином, из кото­рых могли подкрепляться солдаты и жители; за столами, поставленными у дверей домов, по-братски закусывали вместе солдаты и горожане; но, поскольку у каждого под рукой было его оружие, в случае тревоги один брался за секиру, другой — за меч, третий — за палицу или за копье и все вместе бросались к крепостным стенам.

В течение недели бургундцы проламывали стену и в конце концов пробили в ней брешь, достаточно широ­кую для того, чтобы идти на приступ.

Его назначили на следующий день, на 9 июля.

Герцог лично наблюдал за приготовлениями и выска­зал опасения, что может не хватить фашин, чтобы зава­лить ими ров.

— Будьте покойны, ваше высочество, — промолвил бастард Бургундский, — тел наших солдат будет доста­точно, чтобы его заполнить.

Вечером Карл вернулся в свой шатер и, не раздеваясь и чуть ли не в латах, бросился на постель.

— Как вы думаете, — обратился герцог к окружавшим его офицерам, — жители города ожидают, что завтра на них пойдут приступом?

— Да, конечно, — в один голос ответили все.

— Что ж, в таком случае завтра вы не обнаружите там никого, — с насмешкой заявил он.

Офицеры покачали головой, явно сомневаясь.

Но таков уж был герцог — настолько необузданный, настолько упрямый и настолько надменный, что он лгал самому себе, полагая, что одной лишь силой воли спосо­бен подчинять своей власти и события, и людей.

Приступ продолжался с рассвета и до одиннадцати часов утра; герцог не переставая жертвовал своими сол­датами. Он оставил их уже полторы тысячи во рвах, окружавших город.

Три раза бургундцы добирались до вершины крепост­ных стены и водружали там свои знамена, но три раза бургундцев сбрасывали оттуда и выдергивали их зна­мена.

В