Самозванка в Академии стихий - Кира Легран

наблюдая, как огонь расплескался по полу ровным слоем. Белый окрашивался голубым всё больше и больше, пока не сравнялся по цвету с лепестками ирисов.

У меня дух захватило от этого зрелища. Просто создать голубое пламя — уже сложно, а поддерживать его на такой площади, делая всё горячее и горячее не менее трёх минут… Глядя на то, как сильно напряжено лицо Нарелии, как дрожат её руки, я невольно чувствовала уважение. Каким бы ни был талант, без долгих тренировок этого не достичь. И каждая будет выматывать до предела, выпивать силу досуха.

Для мага нет большего момента уязвимости, чем остаться совсем без сил. И тот, кто раз за разом проходит через это, чтобы стать лучше, обладает поистине несгибаемой волей.

Нарелия зарычала сквозь зубы. Огонь разом впитался в квадратные плиты, и те треснули в центре. После яркого представления показалось, что настала тьма, но мой светляк всё ещё исправно горел. Я заставила его спуститься ниже. Из-под осколков камня брызнули золотые блики: под полом скрывался ящичек из драгоценного металла.

И совсем холодный, ну надо же.

Тяжело отдуваясь, Нарелия присела. Откинула крышку и достала гребень. От её украшений он отличался так же, как дикий лебедь отличается от породистой домашней утки. Никаких бриллиантов с рубинами, обычное дерево, но каждый его кусочек покрыт затейливой резьбою, а форма кажется такой изящной, что хочется разглядывать снова и снова, отгадывая секрет давно почившего резчика.

В верхней части темнел уже дважды знакомый плоский камень, на этот раз напоминая стрелу без оперения или копьё.

— Вот твоя история, — сказала Нарелия и протянула гребень мне.

Я замешкалась. Что, если сейчас выяснится, что мы с ней сёстры или вроде того? Как бы мне не быть похороненной прямо здесь.

Глава 36

Тяжёлый гребень лёг в руку. Странное дерево отполировано до такой гладкости, что блестит почти как стекло, да и весит поболее, чем ожидаешь.

Хозяйка делала вид, что ей совершенно не интересно, чем это я там занимаюсь, смахивала мелкий мусор с золотой крышки. Меня это озадачило бы, всё же реликвию отдала, а не пару запасных чулок, но сейчас всё внимание было приковано к верхушке гребня.

Дерево откликнулось на прикосновение ласковым теплом. Внутри ощутимо запульсировало, будто в нём билось живое сердце. Я занервничала. Сглотнула, глядя, как в толще каменного копья проступают очертания треугольника. Тонкие алые нити походили на кровеносные сосуды.

Одно мгновение перетекало в другое, печать Игни налилась светом и стала ярче, чем виденные прежде, но так и не вспыхнула.

Я украдкой перевела дух. Не Фламберли.

И слава богам.

Нарелия посмотрела на меня исподлобья:

— Чего ждёшь-то? Солнце скоро уйдёт, делай свои дела поскорее.

— А? — Я встрепенулась. — Да-да, возьми.

Вместо того, чтобы протянуть руку, игнитка нахмурилась и посмотрела на меня, как на умалишённую:

— Так ты правда только потрогать хотела? Не будешь пользоваться?

— Конечно буду, — сразу же нашлась я, — это я так, растерялась от благоговения. Напомни только, что он делает? Все эти источники вечно друг друга перевирают. А я столько их перечитала, что в голове настоящая каша.

Она вдруг смутилась, опустила глаза.

— Это семейная легенда, не более. Патира больше всех мечтала о любви, а когда обрела её, решила помочь и другим сёстрам. Если проведёшь гребнем по волосам, он покажет, живёт ли в этом мире кто-то, кто питает к тебе истинную любовь, — к концу рассказа щёки её пылали маковым цветом. — Думаю, это просто сказка. Никто в нашей семье откровений от гребня не получал.

Честно говоря, мне не очень-то хотелось прикасаться к себе этой странной ни-живой-ни-мёртвой штуковиной.

Но кто же тут удержится?

Я потянула кончик ленты, вся масса волос упала на спину. Зубцы гребня коснулись кожи. Прядь проскользнула сквозь них без натуги и дёргания, точно маслом смазали — всегда бы так.

Но ничего не случилось.

От обиды гребень сразу перестал казаться мне прекрасным. То ли сказка и правда всего лишь сказка, то ли… Я с досадой прикусила губу.

Попробуй ещё раз.

Внезапное вступление Пака заставило вздрогнуть. Никогда к этому не привыкну, что кто-то вдруг влезает в мою голову безо всякого позволения.

Вскинув гребень, я провела по волосам ещё раза три, а потом отшагнула в сторону: прямо мне под ноги с волос скатилось что-то круглое, скользнуло по юбке и едва не упало в трещину между камней. Нарелия успела поймать. Покрутила в пальцах с изумлённым видом, потом перекинула мне.

Переливчатый бок нежно-розового цвета. Жемчужина. Ровная, да крупная какая, с вишню размером. Точно не бусина от шпильки отвалилась.

— Забирай, — то, каким севшим голосом Нарелия произнесла это, заставило меня отвлечься.

А потом осознать, что эта жемчужина означает. Сердце забилось быстрее, кажется, в унисон с пульсацией гребня, который я всё сжимала в ладони.

Кто-то, кто питает к тебе истинную любовь.

Артефакт не назвал имени. Но для меня существовало только одно, которое я хотела бы услышать. И если хоть на мгновение допустить, что всё это правда, что древняя магия не водит меня за нос, что не завёлся где-то немой воздыхатель, о котором я знать не знаю…

— Долго ещё? — грубо бросила Нарелия. — Потом налюбуешься.

Она уже взяла себя в руки. Спряталась за надменной суровостью, кривила губы в привычной гримаске превосходства, смотрела на меня сверху вниз — всё как и раньше. Но выражение глаз изменить не смогла.

Никакая воля и никакое пламя не принесёт ей этого. Истинной любви.

— Может, перестанешь кусаться?

— Никогда, — отбрила девушка.

Я закатила глаза.

И тут же обернулась на шелест травы: кто-то бежал сюда, быстро-быстро перебирая ногами.

Мальчуган влетел в хранилище и с разбега обхватил Нарелию за пояс, вжался рыжей головой в живот:

— Нари! Ты вернулась! — Он отстранился и задрал конопатое лицо кверху: — Ты совсем вернулась? Совсем-совсем?

Она присела на корточки и обняла худенькие плечи.

— Здравствуй, братец. — Такой улыбки я у неё ещё не видела. Выражение нежное и печальное одновременно, радость встречи и сожаление от скорой разлуки. — Как ты тут без меня? Совсем позабыл, даже не пишешь.

— Я пишу, — обиделся мальчик. — Я бы каждый день тебе писал! Бабушка отобрала у меня все чернила и не даёт читать твои письма!

— Ты что-то натворил?

Тот запыхтел. Я думала, что сейчас он вывалит список обычных детских прегрешений, с разбитыми носами соседских мальчишек и порванными коленками новых штанов, но он сказал только:

— Она вошла в классную комнату, а я не встал. Но я даже и не видел,