Делион. По следам древней печати - Владимир Михайлович Сушков

вошли внутрь двора, Флавиан сразу же ощутил прелестный запах, исходящий от цветов, которые только начинали цвести. Аллея, что вела к храму, была засажена яблонями и вишней — ни одно из плодоносных деревьев еще не начали цвести, маленькие небольшие яблоки украшали ветви древ. Народа здесь было немного — у входа в храм сидел нищий в оборванных лохмотьях с сальными волосами и перепачканным лицом. Под его пятую точку было подстелено одеяло из овчины, а сам он протягивал руку и просил подаяние у всякого входящего. Галарий по своей жестокосердной натуре ничего не подал нищему, а Флавиан просто подумал в своих мыслях, насколько это нелепо.

"Извини друг, но я сам хожу босым и в той же самой одежде, что и месяц назад".

Аллея заканчивалась у ступеней, что вели к открытым деревянным вратам. В храме могло было быть темно и пусто, однако свечи хоть как-то подсвечивали божественное вместилище.

Внутри, храм казался гигантским сооружением и пастух, всю жизнь проживший в однокомнатной хибаре с трудом себе мог представить, что люди могут создать такое великое и огромное сооружение. Где-то, в глубине души, он понимал, что это даже не самый большой храм в Империи, но величие и размеры Путеводного храма поражали все его воображение. Как только Флавиан переступил за порог этого строения, который был отделан металлической кромкой и обшитой бахромой, он оказался совершенно в другом мире. Город, со всеми катакомбами, вонючими переулками, суетой и торговлей, проблемами и заботами, остался позади, где-то там, здесь же время словно остановило свой поспешный бег, и замерло, в предвкушение чего-то божественного. От вида храма у пастуха замер дух и сам того не осознавая, он задержал свое дыхание, чтобы насладиться этой прекрасной картиной храма.

«Здесь живут боги», — и никто из людей не мог обитать в этом прекрасном мире, так думал Флавиан, созерцая красоты этого божественного земного приюта.

Это великолепное здание строилось годами, нет, точнее десятками лет, все время перестраиваясь или дополняясь какими-либо новыми архитектурными изысками. Фундамент этого строения по легенде был заложен еще Девой Битвой, что естественно, не было правдой, но все же храм был несравненно более древним, чем все другие сооружения в городе. Храм Фонарщика — божества, что привносит своим божественным фонарем свет в наш бренный и темный мир, с каждым веком обрастал новой мозаикой, или новыми витражами, каждый из герцогов, королей, а затем и лордов-протекторов Речноземья пытались привнести в храм что-нибудь новое. Новую постройку, новую роспись, резную балюстраду, или купол, обновить стены, или заново застелить этот древний пол камнем, которому уже было далеко за тысячу лет. В общем, как только Флавиан проник в храм, он забыл обо всем суетном и бренном, что могло держать его в материальном мире. Пастух очутился в здание, где короли и нищие, рыцари и прокаженные, пастухи и земледельцы, увечные и крепкие телом — все они были равны перед богами в земном жилище бога Фонарщика.

За стенами храма осталась вонь нечистот, сливавшихся в местный ручей и помоев, здесь же пахло жжеными восковыми и сальными свечами, в городе смердело мокрой псиной, разодранными ими же дикими блохастыми кошками и лошадиным навозом, мертвыми воронами, над которыми роятся мухи и насекомые — храм же благоухал приятными благовониями, сладостным запахом ладана и душистой смирной. Там, где царит жестокость и грубость, похоть и разврат, воняло немытыми шлюхами, здесь же пахло душистой миррой, в пабах и тавернах грубые потные мужчины изрыгали из себя запах перегара вчерашней выпивки, в храме же благоухал сладкий мускусный аромат и ладан, ласкавший своими невидимыми конечностями нос Флавиана.

Пастух рассматривая храм изнутри, все его причудливые формы и богато украшенные стены, даже не заметил, как остался один. Галарий, неискушенный в созерцании мирских красот не стал задерживаться на пороге строения, а пошагал прямо вперед, к гигантской статуи, перед которой склонил свои колени одинокий человек. Рядом с этим человек стоял человек в мантии, от которой Флавиана покоробило. Он видел такого человека перед своей собственной казнью и был уверен, что на капюшоне его рясы были написаны двенадцать божественных записей.

«Жрец.»

Флавиан пошагал вслед за Галарием, хотя ему казалось кощунственным, что они зашли в дом божества в такой грязной одежде, а его стопы оставляя за собой грязные следы. Пастуху хотелось выйти из строения, вымыть ноги и попросить прощения у богов, а затем уже с молитвой войти в земную обитель фонарщика. Ему стало стыдно за то, что он совершил. Но никого из служек здесь не было, чтобы протереть за ним, в храме было только два этих человека — один в коленопреклонённой позе воздавал мольбы Фонарщику, второй же стоял подле него.

Однако, Галарий не гнушался наследить отпечатками своих сапог. Грязные ноги ничто, по сравнению с грязными помыслами, которые оскверняют божественное. Флавиан медленно пошагал вслед за своим спутником, шаги стража разносились по огромному помещению громким эхом, которое не могло не потревожить молившегося перед гигантской статуей человека, который был никем иным, как герцогом Ордериком.

Хотя Флавиан и не знал толка в молитве, никогда не участвовал в религиозных обрядах, но здесь, внутри этого здания, он по-настоящему обрел жизненный покой.

Вся эта крыша, на которой держался гигантский купол, подпиралась высотными колонами из черного камня, которые казались при приглушенном свете толстыми деревьями, пустившими в храме свои корни. Сверху, с каждой из четырех сторон этих монументальным колонн, державших на своих невидимых плечах мощный купол, отходили шестигранные каменные отростки, которые увеличивали площадь этих столпов, таким образом нагрузка осуществлялось более равномерно. Каждый из столпов был облеплен всевозможными статуями и барельефами. Естественно среди всех этих мифических и реальных существ самой популярной фигурой являлся черный ворон, который не выделялся на фоне темных каменных колонн. Они казались Флавиану живыми, даже несмотря на то, что они в десятки раз превосходили размер настоящих ворон, словно они выросли до таким размером и люди решили увековечить это чудо в камне, замуровав их в эти статуи. Имперская религия тесно переплелась с речноземной геральдикой и местными мифами, и изножья колонн можно было увидеть и речных нифмид со своими рыбьими хвостами — негласные хранительницы речных земель. Среди всего этого обилья статуй и колонн расположились небольшие узкие лавчонки для прихожан храма. Здесь они казались небольшими тростинками посреди высокого муравейника.

Тысячи свечей согревало озябшее тело Сетьюда, свет от них исходил из всех углов этого многогранной обители Фонарщика. Подсвечники были практически у всех каменных колонн, а возле исполинской статуи Фонарщика был