Йонтра - Тима Феев

не с нами. Впрочем, что написано, то написано. И если кто хочет, может, пожалуйста, взглянуть на записи.

5. Бозонный уровень. «Наконец я увидел что-то определенное. Только это был тот, кого я видеть здесь явно не мог. Насколько понимаю, это был император той деспотической империи, что правила Галактикой. Той Галактикой, в центре которой мы сейчас находились. Он спал. Нет, это не он, лишь его тень или сновидение. Вот он поднялся. Я вижу, как он пишет. Это закон. Еще один закон. Он во сне сочиняет законы. Теперь я вижу, как он кричит. Ему очень больно. И вот он просыпается. Теперь его нет. Еще существа, еще кто-то рядом. Тени, скорость, мрак».

– Ну, тут, вроде, все понятно. Хотя это еще и не последняя запись с того уровня. Далее все уже более сумбурно. Но, если подумать, то и из этого, почти что хаоса, вполне можно извлечь кое-какие полезные сведения. Итак, – Скит снова взял со стола отложенный в сторону лист пергамента и продолжил читать. – Я не вижу Тио. Он куда-то пропал. Я вижу тени. Это не мы. Какие-то другие существа. Не симрики. Не такие, как я. Они делают мне больно. Я не знаю, что это такое. Черные, серые, синие. Они впиваются в мое тело. Рвут, кусают, пытаются меня разорвать. Но, видно, у них не выходит. Это хорошо. Я почти счастлив, потому что они делают мне очень больно.

– Мдам-льк, – Скит смущенно посмотрел на публику, – уже действительно похоже на бред. «Какие-то существа», – что это, галлюцинации у меня такие были? А может, я просто так выразил свои физические ощущения в тот момент. Трудно сказать. Но ясно одно, бозонный, как я его условно назвал, уровень, очень болезненный. И потом, эта еще тень императора. Уж даже не знаю. Быть может, я видел тогда его собственный ночной кошмар, но только с той, другой стороны? Со стороны того мира, куда он попадал во сне? Или во время своих властных фантазий? Ну что же, исходя из того, что я о нем знаю, – очень надеюсь, что после своей кончины он в том сне так и останется, и уже навечно. А то, что им управляло все то время, пока он властвовал, получит его в свое полное уже распоряжение.

6. Сингулярность. «И вновь стало легче. Я это сразу почувствовал, будто перешел некую грань. Теперь я могу раздвигать руками пространство. Я могу трогать свет. Комкать его, лепить из него, смотреть на него, делать с ним все, что захочу. Это очень старый свет, состарившийся здесь. Он тут давно. Я стал подниматься вверх. Я стал двигаться направо. Я вижу все. Теперь я могу перемещаться куда захочу. Это не пространство. Это уже время. Я вижу нас с Тио в прошлом. Буквально несколько мгновений назад. Мы были у горизонта. Того горизонта, что внутренний. Теперь я вижу нас, падающих в бездну. Мы кричим. Мы рвем на себе одежду. Наш корабль рассыпается в пыль. Вдруг опять собирается в единое целое. Мы счастливы. Мы плачем. Обнимаемся, кричим. Боль, видимо, прошла. Я опускаюсь вниз к центру. Я не могу выйти за горизонт. Мой путь только туда. К точке абсолюта».

– Ох-хо-хо – вздохнул Скит тяжко, – это даже и читать-то тяжело. Еще, слава богу, что я ничего из того, что там происходило, сейчас совершенно не помню. А то, наверное, давно сошел бы уже с ума. Да и так, судя по тому, что здесь написано, вполне можно утверждать, что в тот момент я был уже явно не в своем уме. Но что поделать? К сожалению, как и сказал, иных связных свидетельств о нашем с Тио безумном кошмаре, не сохранилось. Да, вот еще, – Скит показал слушателям новый пергамент, – вот на этом, последнем листе, написано, что мой приятель погиб. Что он канул неизвестно куда и все такое прочее. Скажу сразу, что это не так. Тио все еще жив и находится в полном здравии. Однако покинули то место, о котором я вам рассказываю, мы с ним порознь.

7. Абсолют. «Я вмерз в камень. Последним, что я слышал, был крик Тио. Его куда-то от меня оторвало. Он исчез во тьме. Я не могу пошевелиться. Не чувствую ничего. Время становилось. И я тут навсегда. Но я могу мечтать. Могу думать о мире. Могу путешествовать, но лишь мысленно. Мои мысли остались свободными. Они теперь не зависят от тела. Они теперь свободны как никогда. Я вижу Тэю. Я вижу наш океан. Я вижу мир. Я счастлив. Я вернулся назад. Вижу этот камень. Лед. Тьму. Ужас. Теперь мне все равно».

– Совершенно ясно, если судить по этим записям, – продолжил Скит тоже как-то равнодушно, – что в последний момент ко мне вполне вернулись сознание и чувство реальности. Никаких бредовых фантазий. Все совершенно понятно. За исключением, пожалуй, лишь ощущения свободы и счастья, которое появилось у меня под самый конец. Вот только одного жаль, – Скит слегка нахмурился и посмотрел себе под стол, – ведь это далеко не последняя запись оттуда. У меня сохранился еще целый ворох исписанных страниц. Но, к величайшему моему сожалению, на них остались лишь одни знаки препинания. Я, конечно, писал и слова. И между точками была информация. Но даже пергамент не смог ее удержать.

Тут Скит вытащил из-под стола целую коробку, доверху набитую пергаментными листами. Все они были аккуратно сложены и, видимо уже позднее, пронумерованы.

– Я тут пытался разобрать хоть что-то изо всего того пунктуационного хаоса, но не смог. Ведь построить даже предположения, основываясь на пропусках между точками, оказалось совершенно невозможным. И поэтому теперь все эти сведения, которые вполне могли бы стать самыми ценными, а возможно и фундаментально ценными в истории не только нашей, но и всей мировой цивилизации, утеряны навсегда. Наше же с Тио безумное путешествие теперь уже вряд ли кто-нибудь когда отважится повторить. Ведь не только сам факт, что мы выжили, но еще и сумели доставить оттуда хоть что-то, за что отдельное спасибо моему другу, уже есть, по сути своей, чудо. Вероятностное же отношение, предполагающее подобный благополучный исход, я сейчас даже и называть не стану. Его вполне можно считать равным нулю.

На этом, уважаемые слушатели, позвольте мне завершить сегодняшний, несколько странный рассказ. Ведь уже довольно поздно и, как кажется, начинает холодать. А ведь мы, земноводные, – тут Скит нарочито поежился, – не слишком любим холод. Да к тому же еще и от всей этой истории, у меня лично, будто мороз