Йонтра - Тима Феев

ужас он познал. Теперь тебе не друг он впредь.

Но все же ты его найди и обо всем ему ответь, и то, что знаешь, расскажи.

“Очень хорошо, – подумал я тогда, – значит, он жив. Но почему не друг-то? Тут мне вспомнилась порванная световая лента, что нас соединяла до того, как Тио вылетел из сингулярности. «Ай, да ладно, – попытался я себя успокоить, – пускай даже не друг, главное, что жив». И все же, сейчас мне и самому нужно было что-то решать, что делать и куда дальше ползти. Хотя, в сущности, у меня и выбора-то никакого не было. Единственным более или менее отчетливым объектом, что я видел, был лишь тот высоченный, параболический белый конус. Но он был так далеко.

Не бойся расстояний дальних, не бойся тьмы ты беспросветной.

На свет иди и не петляй. И мудрым будь и светлым стань.

И пустоты не бойся ты, лишь верь и помни – я с тобой.

Ты слишком много потерял, но я восполню твой пробел.

Не бойся, здесь ты не один, и вечных странников удел уж никогда не будет твой.

Но обо мне не забывай. Тебя я черни не отдам.

Тебя я прямо поведу, но к мудрости придешь ты сам.

– Как же этот голос успокаивал меня тогда. Я даже не мог ему сопротивляться. Он был каким-то, словно сотканным из самого света. Как поэзия, он проникал в самое сердце, наполняя его верой и смыслом. Мне даже трудно передать сейчас вам то, что я тогда испытывал. Ведь и интонация тоже кое-что да значит. Моя же собственная речь, насколько мне представляется, вряд ли может даже близко сравниться с чем-то подобным. Впрочем, размышления размышлениями, но нужно было двигаться дальше.

И тут я стал замечать, что мир вокруг меня начал меняться. Сначала незаметно, как-то исподволь, а затем все быстрее и быстрее. Если сначала все выглядело очень четким и ясным, то теперь уже и не так-то просто было что-либо различить. Очертания тех небольших волн, что бежали по белому океану, да и сам белый конус постепенно размывались и словно бы затуманивались. Посмотрел я и на себя. Действительно, со мной тоже что-то происходило. Та легкая, почти призрачная оболочка, что оставалась от меня поначалу, теперь словно бы заполнялась чем-то изнутри, становясь все более и более непрозрачной. Сейчас-то я, конечно, понимаю, – Скит посмотрел на аудиторию, – что тогда уже начинал возвращаться к трехмерному миру. Но в тот момент все происходящее было для меня совершеннейшей загадкой. И еще я заметил, что стал потихоньку проваливаться в ту светло-белую «воду», по которой полз. Сначала лишь одни кончики щупалец, а затем все больше и больше. «И что же со мной будет, если я совсем провалюсь туда?» – подумал я отчего-то совершенно спокойно. Впрочем, уж не знаю почему, но мне тогда казалось, что белый океан не представлял для меня совершенно никакой опасности, и что бояться мне было, в общем-то, нечего. Так я и полз по нему все медленнее и медленнее, уже почти как по болоту.

Вдобавок ко всему, через некоторое время прямо мне в лицо подул еще и встречный ветер. Или даже нет, само пространство по ходу моего движения стало как будто бы густеть. Оно, конечно, все еще оставалось таким же прозрачным, как прежде, однако преодолевать его становилось все труднее. Сам же белый конус все еще находился бесконечно далеко, и сколько я не полз, но как казалось, совсем к нему даже и не приблизился. И тут я вновь услышал голос:

Не будет проку от трудов, когда идти не хочешь ты.

Ты можешь встать и не идти, но не зови меня тогда.

Познания труден черствый грунт, сокровище его руда.

Не будет горя и стыда, когда ученье наберешь.

И всем ты будешь помогать и тем доверье обретешь.

Ты будешь счастлив и тогда, когда в ученье ничего не сможешь более постичь.

Но всеми будешь ты почтен, не потеряв, что мог достичь.

А времени тебе я дам и до, и после бытия.

Не бойся время потерять, тебе не будет ничего.

Но главное – твои труды и вера в смысл бытия.

Не думай больше ни о чем и помни то, что молвил я.

– Ну что же, кажется, все было вполне понятно. Я должен был ползти вперед несмотря на сопротивление. Так я и поступил, а что мне оставалось? И тем не менее, продвигаться с каждым орром становилось все труднее. Отчего я все чаще и глубже проваливался. Но при этом и сам становился каким-то более настоящим, что ли. Происходящее все четче и ярче отпечатывалось в моих мыслях. И вот наконец, я услышал уже свой собственный голос. Не тот, что до сих пор все время говорил за меня, а именно свой. «Значит, у меня теперь есть уже свои собственные мысли, – подумал я в тот момент, – и я теперь не такой опустошенный идиот, каким вывалился из сингулярности». А знаете, – тут Скит Йонтра прервал свое повествование, обратившись непосредственно к слушателям, – ведь есть же такое слово «убогий». И если честно, то мне теперь кажется, что я понимаю, почему оно употребляется именно по отношению к слабоумным. Ведь именно слабоумные видят мир и мыслят так примитивно или, можно даже сказать плоско, что их разум вполне допустимо считать двумерным. Отчего они, быть может, и вправду способны видеть то, что для существ нормальных, таких как мы, например, совершенно недоступно.

И вот наступил момент, когда я провалился. Ползти к тому времени было уже совсем тяжело, и если честно, то я даже обрадовался такой перемене. Та «вода», в которую я попал, была вполне себе теплой, но не настолько, чтобы казаться неприятной. Она обволакивала меня со всех сторон, даря ощущение покоя и даже какого-то внутреннего блаженства. Впрочем, несмотря на все пережитое, я уже чувствовал себя тогда вполне окрепшим, отчего и не пожелал навечно оставаться в этой белой, уютной, но совершенно непрозрачной жиже. Я вынырнул и… очутился в своем мире, в трехмерном. С нормальным временем и пространством, с океаном, посреди которого и плавал, с голубым небом и далекой-далекой полоской берега, что виднелась у самого горизонта. Я направился к ней.

Как же приятно было наконец снова очутиться в родной стихии. Вы даже представить себе не можете. Будто домой вернуться после невыносимо долгих и тяжких странствий. А почему бы, собственно, и не домой? – Скит даже щелкнул клювом от удовольствия. – Да, да, уважаемые слушатели, это была