Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

Никаких рабочих звуков не раздавалось, муравьи в комбинезонах вблизи фуры не суетились. Стояла ли она здесь прежде, Куропёлкин не знал. Поутру наблюдать её Куропёлкину вроде бы не приходилось. Впрочем, и сейчас внизу из окон первого этажа он фуру не смог увидеть.

Мимолётное было соображение о том, что его приволокли в иное имение Звонковой, возобновившееся в Куропёлкине, вдруг расстроило его. С чего бы? А вот с чего, принялся объяснять себе Куропёлкин. Душ душем, но здесь наверняка нет Дворца водных процедур и нет смешливых массажисток Сони и Веры с их нежно-умелыми руками. И уж, конечно, в привычном для неё поместье оставлена (и к кому-то приставлена) горничная Дуняша Шоколадная. Было бы иначе, она нашла бы способ напомнить о себе.

И к горести своей Куропёлкин сейчас же понял, что мысли эти сходны со взмахами плетёной мухобойкой с намерением отогнать в жаркий день шершней и оводов. А те далеко не отлетали, но и не жалили, а оставляли Куропёлкина наедине с главной причиной его расстройства. Не было здесь камеристок Веры и Сони, горничной Дуняши, значит, в ином имении находилась опочивальня его работодательницы Нины Аркадьевны Звонковой, и в неё допускались теперь новые Шахерезады и Лароши Фуко.

«Идиот! — отругал себя Куропёлкин. — О чём ты горюешь? Необходимо прекратить думать об этой злодейке и ведьме!»

В день начала голодовки Куропёлкина произошло ещё одно событие.

Куропёлкин затосковал и будто в детстве прижал к щеке любимую игрушку. Вместо плюшевого медведя ею оказался Башмак. И надо же, Куропёлкин успокоился. Решил поблагодарить Башмак и погладил его. Прошёл пальцами по носу Башмака и, когда отводил руку от его пасти, нечаянно нажал на один из гвоздиков нижней, позволим сказать, челюсти.

И тут же раздалось:

— Слушаю вас!

Куропёлкин вздрогнул, отдёрнул руку.

Потом, в рассуждении «мало ли что может померещиться», снова нажал на говорящий гвоздь (гвоздики, стальные и деревянные, торчали вверху и внизу, прозвучавший гвоздик был деревянный).

— Слушаю вас, Евгений Макарович, — объявили Куропёлкину. — Что вы хотите сообщить?

— Земля имеет форму чемодана! — выпалил Куропёлкин.

— Истинно так! — был ответ.

Башмак выпал из рук Куропёлкина.

От греха подальше и чтобы не помешали сну, Куропёлкин отнёс его в бункер и прикрыл подушкой, лежавшей там на сундуке.

Утром Куропёлкин фуры на поляне у своего дома не обнаружил. На месте фуры стояла избушка будто бы из Берендеева царства. С резными наличниками, с высокой щипцовой крышей, с дымарём, покрытая черепицей, не малая, в пять окон по бокам и двумя узорчато украшенными крыльцами. «Ропет» — пришло в голову Куропёлкину. Хотя он не слишком хорошо помнил, кто такой Ропет. Замеченные вчера Куропёлкиным вмятины на траве, следы прибытия тягача и фуры, исчезли. Повидимому, их покрыли свежим дёрном. Как проплешины на Варшавском стадионе в дни памятно-скандальных футбольных баталий. И всё же Куропёлкин углядел неряшливости в укладке пластин дёрна. Кое-где бурела неубранная потревоженная здешняя почва. Может, по колее фуры прокладывались какие-то коммуникации, а времени на их декоративные укрытия не хватило.

Судить о назначении избушки Куропёлкин не брался. Придёт время, ему объявят. Или он сам о чём-то догадается.

Что позже и случилось.

Как и было указано стюарду Анатолю, поутру он не стал разочаровывать Куропёлкина. Не звонил он в обед да и во время ужина. Ну и молодец. Или молодцы его шефы.

И всё-таки кому-то, без подносов, позвонить в дверь не мешало бы. Куропёлкин, уж точно, не стал бы захлопывать её, попридержал бы её и всунул в щель книгу потолще… Впрочем, и тогда его усердия вышли бы бесполезными, а вмиг был бы найден способ возобновить его заточение.

Жалеть себя Куропёлкин отказывался. Жалеть принялся тугодумов-исследователей. Неловко им, видимо, являться на беседы к Куропёлкину. Не с чем. Сидели они теперь над требованиями узника и маялись. Головы ломали, бедняги.

Но, может быть, не маялись и не ломали головы. А тетрадку в линейку с его требованиями сразу же выбросили в мусорное ведро. Хотя… Хотя требование о баборыбе они всё же прочитали. И озаботились. Иначе не прислали бы с вопросами Анатоля.

Вот пускай и увлекаются историей, привычками и эротическими особенностями мезенских баборыб! Он и сам с удовольствием занялся бы практическими упражнениями с баборыбой. Но где она?

А возможно, никаких исследователей рядом и нет. И совсем в другом месте они решают мелкую заковыку с гражданином Куропёлкиным.

«И думать о них надо прекратить! — возмущенно постановил Куропёлкин. — Их нет… Но есть пока я. И буду жить, сколько дадено, сколько получится, в своих радостях. В мечтах и фантазиях!»

И вот о чём возмечтал. Явилась бы ему сейчас в струях душа золотая рыбка, он попросил бы её установить рядом с его жилищем мемориальную скамью из аллей Останкинского парка и украсить её гипсовым веслом крутобокой девушки. И чтобы хоть раз в день позволяли ему выходить, пусть и на цепи, подышать подмосковной свежестью и на час доверяли ему управление несомненным плавучим средством.

Но не спешили исследователи. Упорствовал и избежавший конфликтов с флоридскими аллигаторами Куропёлкин. (И была ли Флорида, и водились ли в ней аллигаторы?)

Но неподчиняемое разуму болезненное желание наступить на ноющий зуб потянуло Куропёлкина в бункер.

Перед тем Куропёлкин посмотрел на корешки книг, оставленных ему для утоления умственного голода. «Чур меня!» — готов был вскричать Куропёлкин. На полке стояли два коричневых тома «Анны Карениной» и три тома сочинения Стига Ларссона. Были там и другие книги, потоньше, но запоминать их названия Куропёлкин не пожелал.

И спустился в бункер. Что Куропёлкин посчитал признать ноющим зубом? Разумеется, Башмак.

Башмак лежал под подушкой и был тих. Куропёлкин осторожно приподнял его двумя пальцами, но нажать на говорящий гвоздик всё же убоялся. Позволил себе лишь прогулять Башмак по бункеру, переворачивал его так и эдак. Но ни звука не выдавил.

И слава Богу!

Куропёлкин намеревался было вернуть Башмак под подушку (хорошо себя вела), но подумал: отчего быть мебелью в бункере определили сундук с лоскутными одеялом и подушкой? Может, здесь полагалось отдыхать домовому? Против присутствия рядом с ним домового Куропёлкин не возражал бы.

Куропёлкин сдернул одеяло с сундука и стал постукивать по его крышке, надо признать, довольно обшарпанной. Сундук наверняка изготовили лет сто назад. А то и раньше.

Сундук был будто пустой.

Замок на кованых петлях не висел, и Куропёлкин приподнял крышку сундука. Чёрный колодец увиделся ему. Освещение в бункере было дрянное, и понять, насколько глубок колодец, Куропёлкин не мог.