Необязательная страна - Вали Наср

По мере разворачивания чрезвычайных ситуаций в Белом доме созрело нечто вроде этакой уверенности. Обама оставался при своем намерении покинуть Ближний Восток, и он не собирался позволить, чтобы его отвлекли от этой миссии неожиданным возникновением протестного движения во имя демократии, разваливающихся диктатур и надвигающихся гражданских войн. Он не знал, приведет ли «арабская весна» к повсеместному распространению демократии или к продолжительному периоду нестабильности, однако, независимо от этого, он был убежден в том, что Америка не должна пытаться влиять на конечный результат – ни в коем случае, поскольку это означало изменение курса и вовлеченность в дела региона.

Возьмите, к примеру, Египет – важнейшую арабскую страну и лакмусовую бумажку по изменениям в арабском мире. Когда сотни тысяч египтян собрались на площади Тахрир, чтобы потребовать отставки президента Хосни Мубарака, Обама предпринял смелый шаг в поддержку их требований перемен – вначале поддержал реформы, а вскоре призвал Мубарака немедленно уйти со своего поста180. То стало новой главой в действиях Америки на Ближнем Востоке, но не привело к новому подходу в регионе. Разумеется, Мубарак вот-вот должен был уйти. Но заставляя его уйти немедленно, Обама не брал на себя обязательств поддерживать демократизацию повсеместно на Ближнем Востоке. Америка оставалась тесно связанной с некоторыми из наиболее авторитарных режимов в регионе, и призыв к Мубараку скорее уйти вносил среди них большую сумятицу – в частности в Саудовской Аравии. Столкнувшись с такой реальностью, администрация приглушила тональность своих невоздержанных высказываний в поддержку перемен. Под эту категорию не подпадали правители Бахрейна или Йемена, от которых Белый дом требовал бы учитывать народные призывы к демократии.

В Египте было очень мало здоровых политических институтов – не было заслуживающей упоминания партийной системы, слабой была юридическая система, в зачаточном состоянии находилось гражданское общество. На стороне Мубарака не было ничего, если не считать в лучшем случае вероятности нестабильности, а в худшем – хаоса. Америке хотелось бы видеть поколение пользователей «Фейсбука» в Египте – молодое, технически грамотное и сравнительно либеральное, – которое взяло бы на себя управление Египтом. Но у этого поколения не было организации, которая могла бы подкрепить политический порыв молодежи и выделить из своей среды харизматичного лидера, который мог бы повести их за собой. Со временем «Братья-мусульмане» (и группа наиболее радикально настроенных справа), состоящие из довольно крутых и многочисленных по составу кадров, превратили их в свое пушечное мясо. Администрация могла только надеяться на то, что это Мусульманское братство сохранит курс на демократию и что наш энтузиазм в отношении ухода Мубарака не обернется ударом для нас.

Знаю, как трудно призывать к осторожности перед лицом непреодолимого бурного клокотания на поверхности, когда через десятилетия мрака диктатуры пробиваются лучики демократической надежды. Но, будучи порождением иранской революции 1979 года, я также знал, как неуместно и даже катастрофично может оказаться такое бурное кипение. Было бы весьма полезным занятием прочесть освещение западными СМИ Ирана периода между 1977 и 1979 годами. Там вы не обнаружите волнений по поводу теократии: любой такого рода разговор утопал в водовороте и даже в сверхоптимистических ожиданиях немедленной победы демократии, сравнимых с мировоззрением Полианны, героини романа Элеаноры Портер. Но демократам Ирана, какими бы привлекательными они ни были, недоставало способностей духовных лиц и коммунистов. Быстрая кончина монархии Пехлеви застала демократов неподготовленными (ни они, ни их сторонники в западной прессе не понимали этого) и дала «зеленый свет» архитекторам новой диктатуры, у которой уже были наготове и план, и массовое движение.

Протесты в Египте захватили внимание всего мира, но египетские либеральные демократы вряд ли когда еще победят в будущем, как и их иранские коллеги в давнем 1979 году. Быстрый крах шаха пошел во благо не демократии, а теократии. Учитывая всплеск на протяжении десятков лет движения «Братьев-мусульман», можно с уверенностью сказать, что такое же произойдет и в Египте.

Хиллари Клинтон поняла глубинный смысл этого явления. Еще ранее она заявляла, что Египту нужен мирный организованный переход к демократическому будущему181. Для египетских либералов было бы лучше, если бы Мубарак продержался еще какое-то время и ушел без спешки – постепенный переход был бы лучше неожиданного краха. В такой ситуации либералы Египта получили бы время для исправления некоторых организационных промахов перед лицом исламистов – не говоря уже о предоставлении Америке времени на обдумывание того, как лучше оказать содействие делу демократии. Молодежь Египта, однако, была весьма нетерпелива в борьбе за свободу и не была готова к переговорам о постепенности перехода. Да и американские СМИ не собирались отказываться от бескомпромиссного призыва к Мубараку уйти в отставку. Так и случилось в конце концов, но с быстрым уходом Мубарака властная хватка военных и глубокое проникновение во все государственные структуры клерикалов остались неизменными, а исламские силы салафитов и Мусульманского братства доминировали на политической арене. У администрации не было иного выбора, как сделать ставку на то, что «Братья-мусульмане» поступят правильно, избрав будущее, отличающееся от того, которое стало судьбой Ирана после свержения шаха.

В феврале 2011 года госсекретарь Клинтон предложила президенту Обаме направить спецпосланника для переговоров с Мубараком – оценить ситуацию на месте и сказать египетскому президенту, что ему необходим план упорядоченного ухода и нормального перехода к демократии. Клинтон рекомендовала отправить в Каир опытного дипломата Фрэнка Д. Виснера. Виснер очень хорошо знал Египет. Он работал там послом с 1986 по 1991 год. Он соглашался с мнением Клинтон по поводу того, что после десятилетий диктатуры потребуется время для уверенного перехода к демократии и что постепенный процесс пойдет на пользу либеральным силам, чья организационная слабость прикрывалась кратковременными вспышками демонстрации силы на улицах. Казалось, Обама придерживался такого же подхода. Он дал указание Виснеру попросить Мубарака подготовить план перехода.

Виснер передал Мубараку послание Обамы относительно американской поддержки и настоятельного требования проведения значимых реформ. Мубарак не собирался уходить, но согласился не применять силу против демонстрантов. Однако протесты только нарастали по своей интенсивности, и с учетом напряженности в Египте Обама сменил свой курс. Виснер еще летел в самолете обратно в Вашингтон, когда президент призвал Мубарака уйти в отставку немедленно. Перемена была настолько неожиданной, что застала Виснера врасплох. Он только вышел из самолета и заявил на международной пресс-конференции в Мюнхене о том, что Соединенные Штаты рассматривают президента Мубарака как необходимый элемент в процессе перехода к демократии (то есть Америке нужен Мубарак на какое-то еще время – чтобы освободиться от Мубарака). Пресса обратила особое внимание на фразу из его комментария о том, что «нам нужен Мубарак», и это произвело фурор.

По мере наплыва толп на площади Тахрир позиция Мубарака однозначно ослабла, и Соединенные Штаты правильно решили отказаться от поддержки вялой диктатуры и признать дух новых перемен182. Но президент под влиянием воодушевления момента и под воздействием своих молодых сотрудников аппарата отбросил в сторону осторожность и сделал резкий поворот в обратном направлении. Он отреагировал на замечания и маневры Мубарака, как будто имел дело с новым циклом кампании, к которой на каждое заявление должен быть сделан комментарий для его публикации в заголовках газет. То был такой политический стиль, отражавший влияние тех советников Белого дома, которые поднялись на волне президентской кампании Обамы и стали доминировать при принятии решений по вопросам внешней политики183. Тогда они рассматривали «арабскую весну» как «эпохальную перемену, соответствующую их собственным представлениям о самих себе как о новом поколении»184. У них было мало опыта во внешней политике; они знали лишь о быстро идущем мире политических кампаний. Они пренебрежительно относились к ветеранам внешней политики и описывали их в терминах, очень напоминающих сделанную Дональдом Рамсфелдом печально знаменитую унизительную оценку Франции и Германии, выразивших сомнения по поводу иракской войны. «Старая Европа» – так он их назвал – вчерашние великие державы, судьба которых на свалке истории. Сарказм Рамсфелда не выдержал испытания временем. Виснер и компания еще могли бы также высказать свой вердикт об «арабской весне»185.