Рассвет костяной волшебницы - Кэтрин Парди

просил тебя притормозить, чтобы мы не отстали. – Я сажусь рядом с ней.

Она усмехается:

– Хорошие были деньки.

Можно ли назвать «хорошим» то, что я жил ради шанса воткнуть отцовский нож между ребер Костяной волшебницы? Хотя я понимаю, о чем говорит Жюли. Тогда наша жизнь казалась легкой. А мир – меньше. И мы считали, что знаем свое место в нем.

– Ты никогда не догадаешься, кого я только что видела шествующей по улице Дю Пале, – говорит она.

Я ничего не отвечаю, потому что сильно устал, чтобы строит догадки.

– Королеву Леурресс. Гребаная мать Аилессы вернулась. – Она кашляет и качает головой. – Я ведь предупреждала Аилессу, что она хочет выбраться из Подземного мира.

У меня все сжимается внутри, и я, опустив глаза, принимаюсь ковырять потрескавшуюся лавку подо мной.

– Бастьен? – Жюли напрягается и касается моей руки. – Аилесса не…

– Да… – Я усмехаюсь, хотя и сам не знаю чему. Это тихий и жалкий звук, который удается выдавить сквозь стиснутое горло. – И… она, ну, вроде как умерла.

Я стискиваю край скамьи в руке. А дурацкий подбородок начинает дрожать. Я даже сжимаю челюсти, но это не помогает.

– Я пытался удержать ее, клянусь, пытался. И думал, что у меня все получится. – Я сжимаю руку в кулак. – Меня переполняла сила. Я бы ни за что ее не отпустил, но потом…

Глаза жжет от слез. И я провожу рукой по лицу.

Жюли гладит меня по спине, ожидая, пока я продолжу. Прикосновение легкое и неуверенное, словно не знает, как меня утешать. Мы всегда старались обходить болезненные моменты.

– А потом я увидел его, – продолжаю я, с трудом выдавливая слова.

С губ срывается тихий всхлип. Merde, Бастьен, не начинай лить слезы. Мы с Жюли никогда не плакали друг перед другом. Мы смогли выжить лишь благодаря стойкости и злости. Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь лбом к спинке скамьи, стоящей перед нами. И с трудом втягиваю воздух.

– Он не видел меня восемь лет, но быстро узнал меня. И даже произнес мое имя.

Ее пальцы застывают на моей спине.

– Ты… ты видел своего отца?

– Угу.

Мой голос срывается. Лицо внезапно начинает гореть. А чертовы слезы струятся по щекам. Я не могу их остановить или подавить эту боль. Ее слишком много.

– Я пытался остановить и его. – Рыдания сотрясают грудь. – Но все произошло слишком быстро, и я… – Я резко выдыхаю и качаю головой. – Я потерял их обоих.

Жюли закрывает глаза, словно заново переживает этот момент со мной.

– Я не знаю, что сказать, Бастьен. Мне безумно жаль.

Я не испытывал такой горечи с десяти лет, когда обнимал тело убитого отца. Когда положил его голову себе на колени. А руки на его щеки. Когда пытался согреть его холодеющую кожу. Я проплакал всю ночь напролет. И в какой-то момент мне показалось, что у меня сломаются ребра.

– Как ты смог его увидеть? – спрашивает Жюли. – Почему он оказался там? Не понимаю.

Периодически всхлипывая, я рассказываю ей все, что произошло ночью на подземном мосту. Как мое тело напитали благодати Сабины, отчего я стал видеть Освобожденные души, которые нескончаемым потоком засасывало в Подземный мир из Рая. Как Одива и король Годарт вышли из Врат из пыли после того, как моего отца и Аилессу втянуло в них.

Ударив кулаком по скамье, я закрываю лицо руками.

– Мне даже не удалось поговорить с ним! – восклицаю я, словно ребенок.

Жюли молча притягивает меня к себе, позволяя выплакаться у нее на плече. Я впервые обнимаю ее с тех пор, как повстречался с Аилессой. Я не знал, как лучше вести себя с ней, и даже не осознавал, как сильно соскучился по своей лучшей подруге. Нет, она важнее для меня. Она человек, которого я люблю как сестру все восемь лет.

Когда я наконец отстраняюсь, то замечаю, что ее глаза повлажнели. И она быстро вытирает нос.

– Если ты скажешь Марселю, что мы плакали, я убью тебя во сне.

Я смеюсь:

– Это будет нашим секретом.

Она поднимает мизинец. И я обхватываю ее палец своим, после чего мы сталкиваемся локтями и ударяемся кулаками, как делали это, когда нам было по тринадцать.

Жюли тяжело втягивает воздух, а затем едва не захлебывается кашлем. Как только ей удается успокоиться, она прочищает горло и спрашивает:

– И что нам теперь делать?

Я откидываюсь на спинку скамейки и, задумавшись, провожу руками по волосам.

– Мы все исправим – придумаем способ, как вернуть Аилессу в мир живых, а моего отца и другие души в Рай. Но сначала нужно отыскать Одиву.

– О, это несложно. Она явно направлялась в Бо Пале.

– А король Годарт был с ней?

– Если только Казимир не постарел за ночь и не отыскал новую корону.

Жгучая ярость опаляет вены. И я с радостью поддаюсь ей. Гнев намного полезнее печали. Годарт жив и здоров, потому что поменялся местами с Аилессой. И, клянусь, я заставлю его заплатить за это.

– Тогда нужно сосредоточиться на защите Казимира. – Я делаю вдох, чтобы успокоиться. – Сейчас ему угрожают не только несогласные и Скованные, которые будут пытаться украсть его Свет. Годарт захочет вернуть себе трон.

26. Аилесса

Я решаю отправиться к Бо Пале, чтобы догнать Сабину. Но стоит мне сделать шаг, как тут же перемещаюсь от леса, неподалеку от Шато Кре, где встретилась с кузнецом, к воротам замка. Ахнув, я оглядываюсь назад. Довр выглядит так же странно, как и лес, словно это картина, а не реальность. Но как мне удалось добраться сюда так быстро? Я даже не поняла, как это произошло.

Я вновь поворачиваюсь к замку. Ворота открыты. И по меньшей мере дюжина гвардейцев валяется на земле. Вернее, их мертвые тела. Светящийся chazoure Освобожденный опускается на колени рядом с одним из них и гладит его по лицу. Это еще один гвардеец, погибший во время нападения степных гадюк.

– Что здесь произошло? – спрашиваю я.

Он вздрагивает, осознав, что я его вижу. А затем его глаза расширяются. Ведь он тоже видит меня.

– Двое пришли к воротам. И заявили, что они законный король и новая королева.

Мне следовало бы удивиться, что этих людей убила моя мать. Ведь она учила меня, что жизнь свята. Что священный долг Леурресс – защищать смертных от непереправленных душ. Вот почему боги велели нам приносить в жертву животных и убивать наших amouré. «Маленькая смерть праведна, если это помогает спасти человечество, – однажды сказала она, показывая костяной нож, которым