Стыдные подвиги - Андрей Рубанов

Еще никто не завозил компьютеры, — граждане просто не знали, что это такое. Еще никто не пригонял из Германии «мерседесы», — ни у кого не было денег.

А у моего брата уже были.

Первые тысячи он сделал на флажках с символикой футбольного клуба «Спартак». Товар изготавливался на дому, вручную. Иван пришел из армии на полгода раньше меня; он выполнял основную технологическую операцию: нанизывание куска цветной ткани на деревянную палочку. После нескольких удачных демаршей, пожав сверхприбыли, братья отважились даже на выезд в город Тбилиси, но едва не прогорели, ибо тбилисский стадион, в отличие от московских «Лужников», имел несколько входов и выходов. Разместившись в одном месте, братья печально наблюдали, как потенциальные покупатели проходят мимо.

Постепенно бывшему лыжнику и ходоку стало мало флажков, не тот масштаб, нет размаха, — и ближе к девяносто первому году он занимался уже только финансами. Деньгами в чистом виде.

Как он восходил от продажи флажков к продаже акций и опционов — мне неведомо, в те времена я сам безуспешно пытался куда-то взойти (или опуститься, как посмотреть). В августе девяносто первого Иван, приехав ко мне в гости, рассказал, что брат, едва увидев по телевизору «Лебединое озеро», пережил сильнейший астматический приступ — впервые за много лет. Тридцатилетний «кооператор» давно забросил профессиональный спорт, но шел к цели с тем же всесокрушающим упорством. Наверное, подумал я тогда, Мишке было что терять. Не в смысле денег, конечно. Я чувствовал, что бизнес делает его счастливым, удовлетворяет самолюбие.

Мне казалось, что это — наилучший выход и для меня тоже.

Через год я — уже женатый, голодный, злой — впервые увидел его в деле и понял: да, старший брат рожден вовсе не для того, чтобы вонзать в снег лыжные палки, и не для того, чтобы ходить, качая бедрами, пятьдесят проклятых километров, а исключительно для жонглирования миллиардами.

Иван, разумеется, работал у него в офисе. Менеджером, секретарем, доверенным помощником. Я вообще не работал, негде было работать. Летом Иван нашел меня и объявил, что я нужен. Как журналист. Мишка решил собрать пресс-конференцию. Журналистом я давно себя не считал, но примчался мгновенно. В те времена, если тебя звали «серьезные люди», надо было подхватываться и бежать, не задавая вопросов. Вдруг надо помочь донести десяток чемоданов с деньгами? Я зачем-то надел костюм и галстук, и дома, в зеркале, понравился сам себе, но когда пришел в офис финансового воротилы, сразу стушевался. Достаточно сказать, что дело происходило с полуподвале старого, недействующего храма: повсюду были низкие сводчатые потолки, полукруглые арки, а кое-где из-за отвалившейся штукатурки выглядывала подлинная кирпичная кладка пятнадцатого, что ли, века. По углам на старых столах стояла разнообразная оргтехника, которую Иван осваивал методом тыка. Факс и ксерокс были приручены, но компьютер пока не поддавался, хотя загадочные слова «делит» и «эскейп» уже произносились сквозь зубы.

Ждали полтора часа, — как оказалось, все это время воротила сидел в кабинете за закрытой дверью, хотя мне было сказано, что он «вот-вот приедет». В какой-то момент дверь открылась, и Мишка вышел: невысокий, меланхолический, в твидовом пиджаке и клетчатом жилете. Ступал мягко, спортивно. В руке держал пачку долларов. Кивнув мне, повернулся спиной, сунул деньги в счетную машину; затрещав, машина исполнила свой долг; мы с Иваном сглотнули; задумчивый воротила снова скрылся. Позже за ним приехал друг, популярный домодедовский преступный авторитет, и увез воротилу в сверкающую даль на ярко-красной спортивной машине.

Мы так и не поговорили в тот день. Но пресс-конференцию я ему все-таки устроил, при помощи приятелей по университету. Речь шла о прохождении через таможню крупных партий шоколада и растворимого кофе: гуманитарная помощь щедрого Запада, получатель — Русская Православная Церковь. Таможенники заморозили груз, Мишка же, обеспечивающий финансовую и юридическую сторону вопроса, решил устроить скандал. Не знаю, получилось ли у него, — но шоколад и кофе (были еще какие-то печенья и сухофрукты) в какой-то момент стали поступать на подмосковные прилавки в колоссальных объемах. Я и сам причастился, был неоднократно угощен. Разумеется, часть продуктов поступала в продажу, без этого нельзя, ибо русский таможенник не понимает слова «благотворительность», предпочитая твердую валюту в наличных купюрах. Был ли гуманитарный шоколад украден у дарителей, либо продан с их согласия — я не знаю. По моим наблюдениям, в Бога веруют чаще всего либо самые бедные, либо самые богатые; всем, кто между, обычно некогда.

Пресс-конференции, дорогие пиджаки, красные спортивные тачки — то был традиционный стиль моего старшего брата. Он умел действовать шикарно. Он писал статьи в какие-то едва появившиеся журналы, посвященные финансам, и перед своей фамилией ставил слово «профессор». Известны были случаи, когда он приходил в коммерческий банк по мелкому делу — отправить платежку или оформить чек, — начинал говорить, и спустя десять минут заведение прекращало работу: все сотрудники, от рядовых клерков до начальников, собирались вокруг и слушали, затаив дыхание. Высказавшись, профессор впрыгивал в машину и уезжал, сопровождаемый десятком татуированных бандитов.

Его дружба с криминальными людьми меня не удивляла, наоборот, казалась признаком крайней, запредельной отваги; брат вел дела с серьезными, успешными гангстерами, я видел их несколько раз, это были подонки хай-класса, огромные, красивые, амбициозные. Мишка делал им кучи денег, гангстеры смотрели ему в рот и готовы были порвать за него любого. Тогда я еще не знал, что если бандит говорит «я порву за тебя любого», — это значит, что чуть позже он решит порвать тебя самого.

Каждую пятницу с мая по сентябрь он летал в Сочи: два дня загорал и плавал, в воскресенье вечером возвращался, в аэропорту его встречала братва на трех-четырех машинах. Полубог, повелитель галактик, русский Тони Монтана, только круче: тот менял кокаин на деньги, а этот манипулировал деньгами и только деньгами.

Как уже говорилось, пиджак и галстук мне не помог. Старший брат не позвал меня, не предложил работу. Мы не общались, совсем. Иван часто рассказывал, что воротила недоволен отечественным финансовым рынком, устал, разочарован и несколько раз при большом стечении клевретов объявлял, что в тридцать три отойдет от дел и остаток жизни посвятит триатлону.

Я слушал, вздыхал. Было от чего впасть в отчаяние. Один не знает, с чего начать, а второй в это же самое время уже собирается отойти от дел. Один ищет стартовую черту, а второй уже рвет грудью финишную ленточку.

Разведясь с женой, он сделал ей и дочери неслыханный подарок: отправил обеих в Англию, на три года. Дочь устроил в хорошую частную школу, заодно оплатив и проживание — там же, рядом — ее матери. Хотел, чтобы ребенок в совершенстве владел языком. Я тогда еще не родил своего, но мечтал о том же самом. Для чего рвусь, рискую и живу по принципу «деньги не спят»? Разумеется, для того, чтобы мое потомство получило блестящее образование.

Мне ничего не надо, думал я. Все, что я делаю, я делаю для семьи.